Из воспоминаний


Н.И.Сахновского



Несмотря на значительное число русских белых эмигрантов, бывших в Прибалтике, в Польше, на Балканах и в странах Западной Европы, русская эмиграция участия во второй Мировой войне не приняла, если не считать, конечно, счастливого исключения в лице Русского Корпуса, возникшего в Югославии, но так и не попавшего на Восточный фронт.

Основной мыслью каждого Русского Патриота должно-бы было быть: "Когда решается судьба нашей Родины, то наше место на месте действий, где каждый из нас должен, по возможности с оружием в руках, защищать русские интересы". Но русская эмиграция оказалась совершенно не подготовленной и несостоятельной перед событиями, которые при других условиях могли бы привести к спасению от коммунизма и возрождению России.

В настоящее время ни для кого не секрет, что решительно при всех частях германской армии находились значительные количества русских добровольцев из числа военнопленных и местного населения; что когда стала создаваться Власовская Армия, то число записывавшихся значительно превысило действительные возможности; что в общей сложности добровольцев оказалось более 2.000.000 человек (!) и это несмотря на все ошибки немецкого командования и преступную "восточную политику" Розенберга! Чего большего можно было требовать в смысле благоприятности со стороны населения страны? Но вот из среды т.н. "Национальной Русской Эмиграции" лишь совершенно ничтожные кучки приняли реальное участие в происходивших грозных событиях. Зато "Совпатриотизм", "защита Родины от внешнего врага", "Ассоциации Про Алиадос" и бесчисленное множество иных мастей защитников коммунизма и демократии находили всеобщее сочувствие и содействие.

Все это совершенно необходимо твердо помнить и учесть, так как вне всякого сомнения эти же обстоятельства, если не худшие, повторятся при возникновении ТРЕТЬЕЙ ВОЙНЫ, которая почти наверное окончится победой коммунизма, если мы, Русские Патриоты, не сумеем принять в ней сознательного участия и провести в жизнь заранее нами продуманные и подготовительные меры.

В настоящей заметке мы коснемся участия группы Соратников Российского Имперского Союза-Ордена Бельгийского Отдела в рядах так называемого "Валонского Легиона" в военных действиях на Восточном фронте и начавшегося формирования единственной, по меньшей мере, насколько эта нам известно, русской воинской части с открыто монархическими заданиями под историческим русским девизом "За Веру, Царя и Отечество", и участия этой части в боях под Корсунью во время т.н. "Черкасского" окружения пяти германских дивизий большевицкими войсками в январе-феврале 1944 года.

Немедленно после начала военных действий на Востоке, в Бельгии стал формироваться добровольческий отряд для участия в борьбе против большевизма в рядах германских войск. Этот отряд создавался по инициативе вождя Рэксистского Движения Леона Дегрелля, официально в него могли вступать лишь бельгийцы. Тем не менее, в его рядах оказалось около двадцати русских эмигрантов из Льежа и из Брюсселя. Хотя роль этих русских и принято замалчивать, в действительности она была очень значительной: один из них в чине майора, командовал одно время все Легионом, а затем его запасным батальоном. Другой, в чине капитана, всю войну командовал ротой, наш соратник-руковод. П.И.Сахновский был сначала ротным, а затем батальонным врачом; некоторые в разное время произведенные в лейтенанты - командовали взводами и ротами; почти все остальные были сержантами или фельдфебелями. Так как в "Валонском Легионе" решительно все говорили только по-французски, то все приказания отдавались на этом языке, а все командные должности несли сами легионеры. Германский "фербиндунг-штаб" постоянно находился при Легионе и переводил приказы свыше на французский язык и наши рапорты и доклады на немецкий. Так как русские эмигранты в глазах немцев были бельгийцами - то мы пользовались решительно всеми правами, не в пример прочим германским частям, где командовали немцы, а русские несли только вспомогательные роли. Чрезвычайную роль также играл факт, что почти все мы говорили и по-французски и по-немецки и, конечно, по-русски, тогда как остальной состав Легиона только по-французски.

10-га марта 1942 года выехал из Брюсселя второй эшелон добровольцев в Валонский Легион, который в составе отдельного батальона уже находился на фронте. В числе добровольцев этого эшелона находились соратники Н.И. и П.И. Сахновские. После трехмесячного обучения в казармах запасного батальона в городе Мезериц, подкрепление было отправлено на фронт, проходивший тогда в нескольких верстах от города Славянска. Легион к этому времени уже понес довольно сильный потери, в том числе геройски погиб полковник Смоленский, изумительное мужество которого было покрыто в Легионе неувядаемой славой. Вскоре после нашего прибытия началось генеральное наступление на Кавказ, куда мы и дошли форсированным маршем, делая по 40 клм. в день, к началу осени. Здесь следует сказать, что уже по пути на фронт наш эшелон встречал транспорты военнопленных, отправлявшиеся в Германию. Условия, в которых находились эти военнопленные, были чрезвычайно тяжелые. Безвыходно запертые в вагонах, зачастую без продовольствия и воды, многие из них должны были умирать в пути. Это вызывало страшное возмущение не только нас, русских, но и бельгийцев, которые обычно вместе с нами выскакивали из вагонов и спешили передать все, что было возможно, военнопленным, несмотря на протесты и угрозы охраны. В этих условиях нами был подан первый рапорт по начальству с указанием на всю ошибочность этих действий. Вскоре после этого рапорта сор. Н.И. Сахновского вызвали к начальнику фербиндунгштаба, который естественно имел очень большой вес во всех судьбах Легиона и его состава. Сор.Н.И.Сахновского очень внимательно выслушали и объяснили, что далеко не всегда эти факты можно поставить в вину германскому командованию, т.к. молниеносно наступающая армия вынуждена прежде всего кормить своих солдат, а продовольствия в Германии маловато. При этих обстоятельствах в плен взято сразу 200.000 человек! Что с ними делать? Откуда взять продовольствие? Вот почему командование вынуждено давать минимум необходимого. - Фактически же жизнь военнопленных часто зависела исключительно от командира транспорта. Если это был порядочный человек, то действительно МОЖНО БЫЛО ПРОДЕРЖАТЬСя на этом "минимуме", но если попадался прохвост, то минимум не доходил по назначению и пленные умирали от голода.

Когда началось генеральное наступление на Кавказ, на сторону немцев продолжали переходить десятки тысяч. Фронтовые командиры уже прекрасно знали, что если военнопленных отправлять в тыл, то почти все они погибнут в пути. Поэтому обычно их немедленно же распускали по домам или предлагали оставаться при части в качестве вспомогательных отрядов. Те, чьи дома находились в областях уже занятых немцами, обычно сейчас же шли домой, а те, кому идти было некуда, присоединялись к вспомогательным отрядам. Поэтому на всем нашем пути мы встречали толпы распущенных военнопленных, которые шли по домам и, естественно, чем только могли нам помогали.

Валонский Легион пользовался уважением и специальным сочувствием немцев. Мягкость, в сравнении с немцами, характера бельгийцев была причиной особенно хороших отношений с создавшимся при Легионе Русским вспомогательным отрядом из военнопленных, а присутствие в составе Легиона группы добровольцев из эмигрантов давала еще большие возможности.

Решительно никаких боев не происходило. Немцы продвигались отдельными колоннами, оставляя много советских частей у себя в тылу. Пока население сочувствовало немцам, ожидая от них избавления от большевизма, это не представляло никакой опасности, но когда положение изменилось, то конечно, сыграло очень большую роль. Однажды, уже пройдя Армавир, я стоял возле повозки, груженной аппаратами службы связи, когда произошла какая-то маленькая перестрелка и залетевшая пуля попала в ухо рядом со мной стоявшей лошади. Лошадь прыгнула в сторону и колеса повозки прошли по моей правой ступне, разломав кости. Идти дальше я уже не мог, а потому был эвакуирован. Чтобы дать пример степени утомления и истощения германских войск от этого бесконечного наступления форсированным маршем, интересно отметить, что меня взвесили перед погрузкой на аэроплан, и что вместе с моим пакетом я весил 54 клг. при росте метр и 82 см. я был в прямом смысле слова "кожа и кости" и вред ли мог выдержать напряжение горных боев со свежими большевицкими частями.

После бесконечно длинного пути эвакуации, т.к. на аэроплане меня доставил только до Таганрога и лечения в военном госпитале в г.Ёльбинг, я получил мой первый отпуск и попал в Брюссель и в Париж. Совпатриотические настроения уже цвели махровым цветом в эмиграции, что привело меня к нескольким резким столкновениям, но, в общем меня встретили хорошо и, после нескольких устроенных мною докладов и обсуждения положения с нашими соратниками, я начал принимать меры для более планомерного и полного использования возможностей нашего участия в рядах Валонского легиона.

Принятые решения сводились к следующему: положить начало вооруженной борьбе против большевизма за свой собственный страх и риск, не считаясь с точками зрения Верховного Германского Командования и Остминистериума, под открытым лозунгом: "за Веру, Царя и Отечество!" в тылу у большевиков. Для первого толчка использовать возможности Валонского Легиона, не упуская ни одного представляющегося случая.

При полной поддержке и сочувствии Соратников Бельгийского Отдела, работавших под руководством Сор.Рук, Н.Н.Воейкова, мне удалось получить некоторое количество книг, изданных в эмиграции, ряд открыток с фотографиями частей Армии Врангеля после ее эвакуации, которые издавались под заглавием: "Русская Армия на Чужбине", различную имперскую литературу и взять с собою несколько тысяч специально заказанных православных крестов с надписью "Сим Победиши!", что было выполнено при содействии священника о.Александра Шабашева.

Тем временем, на Кавказе начались настоящие военные действия и шли тяжелые бои, которые и закончились отступлением. Советские части в тылу германского расположения превратились в банды партизан. Валонский Легион был эвакуирован уже авиацией, причем валонцы сумели взять с собою всех желающих этого добровольцев своего вспомогательного отряда из военнопленных и даже часть населения. Таким образом, когда я из отпуска прибыл в Мезериц, туда вскоре прибыл с фронта и весь Легион в составе которого было более 100 человек русских. Как раз в это время, Германское Командование решило перевести все иностранные добровольческие части в состав т.н. "Ваффен-СС". До этого времени Валонский Легион был в "Вермахт", а теперь нас погрузили в вагоны и отправили в СС-овский лагерь " Вильдфлекен" для переформирования значительно численно разросшегося Легиона в "5-ю СС-Штурм-Бригаде Валониен". Но русских военнопленных в "Ваффен-СС" немцы переводить совершенно не желали. После неимоверных усилий удалось все-таки сохранить при Легионе 40 человек, выбранных к великому сожалению НЕ ПО МОРАЛЬНЫМ И ПОЛИТИЧЕСКИМ КАЧЕСТВАМ, а исключительно на основании их возраста и физической подготовки.

Ни для кого не является секретом, что почти каждый русский человек - монархист в душе. Но когда к реальному делу начинает быть причастной какая-либо русская воинская организация, то немедленно вспоминаются пресловутые "Заветы Вождей", "Аполитичность" армии и прочие красивые, но пустые и вредные слова. С упорством достойным лучшего применения забывается, что вся наша борьба ИМЕЕТ ЧИСТО ПОЛИТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ, а поэтому как раз ПОЛИТИЧЕСКАя ЧАСТЬ имеет решающее значение. Неизлечимая душевная болезнь РОВС-а, перекинувшаяся затем на "Русский Корпус" в Югославии, не могла не привести к печальным результатам. Российская Императорская Армия НИКОГДА НЕ БЫЛА АПОЛИТИЧНОЙ - она была чисто монархической, Французская армия, построенная на АТЕИСТИЧЕСКОМ РЕСПУБЛИКАНСКОМ ПРИНЦИПЕ и есть республиканская. Советский Союз имеет чисто сатанинскую шайку, а вовсе не русскую армию, как это стараются нам представить совпатриоты.

Глубокой осенью 1943 года мы прибыли на фронт, проходивший в это время по Днепру. Большевики только что взяли Киев. Мы были выгружены в Корсуни и расположены в селе Байбузы и в селе Мошны на реке Ольшанке. Мы входили в составе СС-дивизии "Викинг", которая была расположена в сторону Корсуни. Сосредоточив здесь силы, немцы намеревались прорваться в тыл большевиков и уничтожить их силы занявшие Киев.

Все окрестные леса были заполнены красными партизанами, с которыми происходили стычки, но боев не было. Немцы, для пресечения партизанщины, хотели эвакуировать все мужское население, от чего население, естественно, старалось уклониться, и что только усиливало партизан. Решительно всюду, куда только ни приходил легион, мы заставали на постах старост деревень и начальников местной полиции- совершенно определенных коммунистов. Немцы почему-то считали, что если у крестьянина хорошая хата - то он и есть самый толковый и домовитый человек, упуская из виду что хорошая хата в СССР может быть только у местного активиста - большевика. Эти коммунисты при помощи немецкой же силы гнали и давили настоящих антикоммунистов и снабжали всем необходимым партизан. Переводчиками у немцев, по меньшей мере на юге России, как правило, были активисты-"украинцы" из Галиции. Они ненавидели местное население, а население их совершенно не понимало, т.к. пресловутая "ридна мува" на которой они говорили нарочито очищена от всех обычных русских слов и выражений. Эта "Восточная Политика", изобретенная господином Розенбергом, проводилась немцами с чисто германской тупостью, несмотря на катастрофические результаты.

КАЖДЫЙ РУССКИЙ ЭМИГРАНТ, ПОПАДАВШИЙ НА ФРОНТ БЫЛ ПОЭТОМУ ПОДЛИННОЙ НАХОДКОЙ, КАК ДЛя САМИХ НЕМЦЕВ, ТАК И ДЛя ВСЕГО МЕСТНОГО НАСЕЛЕНИя. Только через него можно было добиться хоть какого-то порядка и логики. Там где легион задерживался на некоторое время, местные "власти" вскоре оказывались повешенными или расстрелянными, немецкие коменданты по возможности заменены русскими, и население начинало себя чувствовать совершенно иначе. Немедленно после нашего прибытия в Байбузы и мошны комендантом села Байбузы был назначен я.

Первой моей заботой было по возможности спасти местное население от эвакуации. Для этого выдавались удостоверения с печатью Комендатуры, что такой-то, имя рек, эвакуации и аресту за хождение ночью не подлежит, т.к. состоит на службе Комендатуры. Помимо того, на рукав нашивался белый ромб с той же печатью. Очень скоро не только наши местные крестьяне, но и из соседних сел и деревень стали собираться в Байбузы. Мною была для этой цели открыта мельница, швейная и сапожная мастерския, мастерская выделки веревок, которых очень не хватало, кожевенная выделка, мастерская, где делались ведра и т.д. я объяснил населению, что все это необходимо, т.к. иначе я не могу оправдать свои действия перед начальством. Наш штаб стал снабжаться в изобилии молоком, яйцами, птицей, а население, получив убежище и защиту, наконец, вздохнуло в условиях хотя бы относительного спокойствия за завтрашний день.

Красные партизаны СОВЕРШЕННО ПЕРЕСТАЛИ БЕСПОКОИТЬ ВАЛОНСКОЕ РАСПОЛОЖЕНИЕ.

Момент показался мне благоприятным, и я попросил аудиенции у командира бригады, штурмбанфюрера Липперта, прекрасного и честнейшего бельгийского офицера, недавно вступившего в командование нашей бригадой и доложил ему, что хотел бы получить свободу действий в смысле разрешения мне формировать русскую добровольческую дивизию для борьбы против большевиков. Естественно, он мог мне только сказать, что это вне его компетенции , но что он с удовольствием поддержит всякое мое предложение в этом направлении, так как совершенно уверен, что если не принять мер такого порядка, то война будет полностью проиграна.

Через день после этого разговора я получил приказ явиться к Командиру Бригады, где застал Начальника немецкого Фербиндунгштаба оберштурмбанфюрера Вегенера и генерала Ваффен-СС (фамилии его не помню), командира Дивизии " Викинг". Липперт, хотя и неважно, но говорил по-немецки, так что весь разговор шел на этом языке и никаких переводчиков не потребовалось. Мне было приказано подробно изложить мои мысли. Такой исключительный момент следовало использовать полностью, т.к. Командир Дивизии "Викинг" был очень крупной величиной, а в условиях фронтовой обстановки его слово являлось непреложным законом. В сочувствии Липпера и Вегенера я уже не сомневался, так как самый факт, что они решились потревожить важное начальство, говорил сам за себя. Мой доклад сводился к следующему: Следует немедленно сформировать русскую добровольческую дивизию при дивизии "Викинг". Дать этой дивизии абсолютную свободу действий и право сражаться за свой собственный идеал. Вооружить ее можно захваченным у большевиков оружием имеющемся у нас в изобилии. Дать через Валонский Легион возможность русским эмигрантам - добровольцам, конечно, по нашему выбору, пополнить ее, объявив соответствующий призыв во Франции и в Бельгии. Перевести некоторое число офицеров из русского Корпуса в Сербии, сначала в Валонский Легион, а затем командирами в новую дивизию. В течении двух месяцев можно этим путем создать базу совершенно нового русского национального движения, которому и предоставить свободу действий на русской территории. САМО ПО СЕБЕ ПОДОБНОЕ ДВИЖЕНИЕ НЕ МОЖЕТ НАЧАТЬСя; но затем все пойдет своим собственным путем. Если этого не сделать ТЕПЕРЬ ЖЕ, пока мы на Днепре, то пожалуй будут поздно.

"Население за Вами не пойдет, и добровольцев из Европы Вам тоже достать уже не удасться", - ответил мне генерал. "Почему не попробовать?" - ответил я. Если вы правы, то, конечно, вся затея напрасна, но если я прав, то можно еще спасти Россию, и Германию, и даже весь мир от надвигающегося коммунизма. Дайте мне "динстрейзе" в Берлин, я там переговорю с кем надо, вернусь сюда через две недели, и тогда посмотрим, как отнесется население. На первых порах это будет рота, затем батальон, полк и дивизия". - А русский взвод Валонского Легиона?" Этот вопрос мне был очень неприятен, т.к. я знал, что во взводе не все благополучно, но говорить об этом было невозможно. "Если командование согласно, то его можно тоже перевести в новое формирование, но я, прямо глядя в глаза генералу, "что при его формировании упустили очень важную вещь - НЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ОНИ БУДУТ СРАЖАТЬСя НЕ ЗА ЕВРОПУ, А "ЗА ВЕРУ, ЦАРя И ОТЕЧЕСТВО!" что совсем не одно и то-же". Произошло молчание. Наконец, генерал взглянул на меня и сказал: "Завтра утром вы едете в "динстрейзе" в Берлин. По возвращении явитесь к Командиру Бригады с докладом. Помните, что весь этот разговор абсолютно секретен, так как я беру на себя ответственность, на которую не имею права. Даже ваши друзья и помощники ничего не должны знать о наших действительных планах. Если при существующих условиях вы сумеете осуществить этот план, то я буду счастлив, что принял в нем участие. С нашей стороны вам обеспечена полная поддержка".

Поездка в Берлин, с моей точки зрения, имела только одну цель: выяснить, кто из русских генералов сможет возглавить, в случае успеха, начинаемое дело? Вопрос крайней важности. Если это будет решительно, политически мыслящий, преданный монархической идее вождь, то это одно может обеспечить конечную победу. Наоборот, какой либо "аполитично - непредрешенческий" слизняк с демократически - гнилым мозгом - конечно провалит решительно всякое начинание. Найти такого генерала в нашем эмигрантском болоте дело нелегкое, и я решил об этом посоветоваться с полковником Хаусманом.

"Такого генерала, как вы хотите, у нас нет", - ответил мне полк. Хаусманн. "Если бы он был, то вы его знали бы. Есть много очень порядочных и хороших людей, но они уже НЕ ГЕНЕРАЛЫ. Они отучились ПРИКАЗЫВАТЬ нужным тоном, да и не знают ЧТО приказывать. Поэтому лучше всего, при возникновении такого народного движения, в которое может при удаче вылиться Ваше начинание, назначать командиром из местных сил или отобранной эмигрантской молодежи. Отсутствие чисто военного образования никакого значения не имеет, а взаимное чувство доверия гораздо важнее. Немцы оказали нам услугу, не пустив эмигрантов на фронт, а то они там такую толстовщину поразвели бы, что самым заядлым республиканцам и в голову не придет. Вы сами говорите, что со взводом неблагополучно, а командует им эмигрант. Почему? Да потому, что он болен РОВСовской закваской, совершенно неприменимой при политической борьбе, а здравого политического мышления, по-видимому, не имеет. В этом все дело."

я вернулся в Легион с тяжелым сердцем, но не мог не согласиться с Хаусманом, что наша эмиграция морально совершенно не готова к принятию участия в важных событиях; что за глупейшими гуманитарными соображениями о каких-то "народных правах" они дождутся полного уничтожения этого самого народа; что сотни, а может быть, и тысячи эмигрантов МОГЛИ БЫ БЫТЬ НА ФРОНТЕ, ЕСЛИ БЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТЕЛИ ЭТОГО, а они, вместо этого, разводят слюни о защите территории от "внешнего врага", воображая, что немцы могут победить Россию! Немцам России не победить, а вот душевное гниение действительно может привести к исчезновению с лица земли когда-то великого народа. Но об этом все еще не могут задуматься.

Вернувшись из Берлина, я, конечно, не стал посвящать Липперта во все детали моих мыслей, но просто доложил, что офицеры найдутся, и что настало время оценить настроения населения. На следующий же день я устроил сход крестьян в помещении комендатуры, которым сказал приблизительно следующее: "Вы все прекрасно знаете разницу между большевиками, немцами и нашей валонской частью. Не мне, русскому белому эмигранту, объяснять вам, живущим все эти годы тут, что такое большевизм и колхозы. Также не мне, носящему германскую форму, объяснять вам, что такое немцы - вы их видите здесь вот уже два года. Вы напрасно их теперь ненавидите, так же как напрасно ожидали, что они почему-то спасут нас от большевиков. Пора понять, что немцы служат НЕ РОССИИ, А ГЕРМАНИИ. Они защищают свою родину и нам это должно быть понятно. НО НАС-ТО, РУССКИХ, прежде всего волнует и интересует судьба НАШЕЙ РОДИНЫ, НАШЕГО НАРОДА. Так вот, для того чтобы наша Родина была счастлива и могуча, чтобы МЫ, РУССКИЕ, могли жить свободно и хорошо - нам необходима РУССКАя НАЦИОНАЛЬНАя ГОСУДАРСТВЕННАя ВЛАСТЬ достаточно сильная, чтобы защищать Правду. Правда, т.е. то, что для нашего русского народа является действительно ПРАВДОЙ - это то чему учит нас наша православная Церковь. Но для утверждения этой Правды нужна Национальная Государственная Власть и властью этой, нашей, родной по крови, русской может быть ТОЛЬКО РУССКИЙ ЦАРЬ, а не интернациональный сброд, сидящий теперь в Кремле. Наши отцы и наши деды славно жили при Царях. Только подлецы могут говорить противное. Но мы, простые русские люди, загнаны в угол. Со всех сторон наше тело рвут злобные псы. Мы не в силах сражаться сразу со всеми. Поэтому надо бить врага поочереди. 30 лет уже шайка правит нами, а мы не в силах им свернуть шею. Вот почему для меня вопрос ясен. я думаю, что с немцами мы можем договориться, т.к. они не могут нас разбить. Им придется или договориться с нами или проиграть войну. А вот с большевиками мы можем справиться, только воспользовавшись этой войной. Партизаны, заполняющие леса, должны были бы повернуть оружие против большевиков и подумать о завтрашнем дне. Иначе придется чесать затылки. Во всяком случае ясно одно: наша валонская часть не останется стоять тут до бесконечности. Нас заменят или немцы или большевики. Вы знаете и тех и других. Поэтому я предлагаю желающим теперь же записаться в новый добровольческий отряд, который будет создан при бельгийской бригаде. Сначала это будет отдельная вспомогательная рота, вооруженная оружием, взятым у большевиков. Мы примем участие в боях против большевиков, сначала в этой форме, но при первой же возможности будем сражаться сами по себе. Заранее говорю, что наша цель - сбросить большевизм и дать России русскую национальную власть - Русского Православного Царя".

В ту же ночь ко мне пришли три крестьянина и, покачав головами, сказали, что думают, что меня убьют, если не большевики, то немцы. я им ответил, что немцы не убьют, так как я им всегда и говорю и пишу тоже самое, а вот против большевиков я действительно сражаюсь и они, конечно, могут меня убить, но на то и война. Поговорив на разные темы, они тогда спросили, не желаю ли я встретиться и поговорить с начальником одного из партизанских отрядов. я ответил, что сам к нему не пойду, т.к. иначе немцы меня действительно могут посчитать за изменника, но что ко мне может всегда придти кто угодно, так как я уверен, что само население сумеет меня в случае надобности защищать. Этот знаменательный разговор открывал огромные возможности, так как, если бы действительно партизанские отряды, состоявшие из местных крестьян, трепетавших от одной мысли о возможном возвращении красных, стали массами вливаться в наше движение, то большевизму грозит неминуемый конец. А при Розенберговской политике немцев местным крестьянам не было никакого иного выхода как идти в партизаны, хотя они не были никакими коммунистами.

Все эти события происходили на Рождество 1943 года. На фронте продолжалось затишье. В моей комендатуре постоянно толпились приходившие крестьяне, с которыми я и говорил совершенно просто и откровенно на решительно всякие темы. Вскоре у меня оказались записанными около 200 человек добровольцев, с которыми следовало начинать формирование, но по некоторым соображениям я затягивал решительные шаги. Дело было в том, что я прекрасно знал, что большевики взяли Черкассы и прошли нам в тыл, что через Киев также продвинулись значительные силы и что мы, следовательно, находимся в глубоком мешке. Предстояла эвакуация и я мог, без всякой пользы для дела, погубить массу людей, доверившихся мне. Обсудив этот вопрос, я решил, что все те, кто действительно пойдут с валонцами в момент эвакуации - явятся впоследствии ядром Ополчения, но что толкать на это я никого не буду.

Намечавшееся движение я решил назвать "РОССИЙСКОЕ НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ". И собрав в своей комендатуре тех добровольцев, которые мне казались наиболее заслуживающими доверия, я высказал им эти мысли. Они полностью одобрили мое решение, но тот факт, что я посоветовался с ними, был им безусловно приятен. На этом совещании я сказал, что нашим знаком будет наш Православный Крест с надписью "Сим Победиши!" который каждый должен вышить на своей рубашке, на сердце. Высота креста должна равняться 10 сантиметрам, а надпись - проходить по большой перекладине. Каждое Богослужение должно заканчиваться пением "Спаси Господи, люди твоя" с упоминанием в конце Имени Великого Князя Владимира Кирилловича, о жизни которого я рассказал крестьянам. я всем категорически и определенно сказал, что на наших знаменах будут Православные Кресты и что нашим лозунгом является древний русский девиз: " За Веру, Царя и Отечество!", что наша цель есть восстановлением Православного Русского Царства и коронование Православного Русского Царя. С самых первых шагов я решил не допускать никакой двойственности и никакой неясности. Только твердо зная, ЗА ЧТО БОРЕШЬСя, можно придти к желанной цели.

Меня спросили когда мы официально примем вид воинской части и принесем присягу: я сказал, что это зависит от общей обстановки, но что сам я думаю, что немедленно следует заготовить рубашки и высокие сапоги, что мы на днях выступим в поход и тогда, во время похода, разобьемся на отделения и взводы, что может быть в нашу группу будут откомандированы русские добровольцы, уже находившиеся в Легионе, но что командовать отделениями будут вероятно лучшие из самих местных крестьян. Официальное же формирование и присяга произойдут позже, в зависимости от разрешений и указаний моего теперешнего легионного начальства, без помощи которого мы не можем встать на ноги, а потому должны с ним считаться.

Такова была обстановка в январе 1944 года, когда, совершенно неожиданного наступила катастрофа, стершая без следа все созданное с таким терпением и трудом, в тот самый момент, когда, казалось, открылись подлинные возможности.

После жестоких Рождественских морозов, сильно потеплело. Потом наступила полная оттепель и сошел весь снег. Размякшая земля обратилась в невероятнейшую грязь, по которой ни телеги, ни тем более автомобили или пушки, уже передвигаться не могли. С Ольшанки сошел весь лед. Находившиеся у нас в тылу большевицкие части, пехота и кавалерия, быстрым ударом захватили и уничтожили наши склады бензина и артиллерийских припасов, которые, кстати, наша транспортная колонна все равно не могла уже никуда подвести или перевести. Все пять дивизий оказались в полнейшем глубоком окружении и без всякой возможности использовать свою могущественную артиллерию и ее силу огня.

Шел хороший дождь еще ухудшавший наше положение и было градусов 15 тепла! Все это в начале января месяца! Большевики, конечно, не могли упустить такого удачного момента, а потому сделали нашему командованию предложение о сдаче. Это предложение было отвергнуто. Тогда были разбросаны летучки с аэропланов, на немецком, французском и русском языках, где был напечатан план местности с указанием положения наших дивизий и с призывом об индивидуальной сдаче каждого в трехдневный срок. В противном все будут перебиты и пленных брать вообще не будут.

Не знаю много ли людей последовало этому предложению, но главная масса безусловно решила сражаться до конца. Утром 4-го числа мы получили приказ перевести весь наш обоз в село Деренковец, где должна была сосредоточена вся бригада, для составления арьергарда отступающей группы войск. В это время стало сильно холодать, через час - полтора пошел снег, а к вечеру началась самая страшнейшая снежная буря при двадцати градусах мороза. Все теплые вещи было сожжены. Никак не предполагая такой перемены погоды. Было 15 гр. тепла, оттепель и распутица, теперь всего через несколько часов - самая суровая зимняя вьюга. Тонкие мундиры быстро обращались в ледяные корки, руки костенели. При этих условиях наша колонна двинулась в свой последний путь.

Наша недавно сформированная часть была вооружена только легким оружием: автоматами, винтовками; имелись и ручные гранаты, и только моя немецкая форма указывала на то, что мы принадлежим к немецким войскам. Когда распахивались пиджаки или шинели моих добровольцев, то были видны вышитые на груди Православные Кресты - Российского Народного Ополчения, истекавшего кровью, не успев встать на ноги.

Часа два мы шли без особенных инцидентов, когда неожиданно поднявшаяся ракета осветила цепи большевицкой пехоты шедшей прямо на нас. Наша рота бегом пошла в контратаку. Очень скоро все перемешалось, передо мной возникали какие-то тени, ручные гранаты рвались со всех сторон, крики и шумЕ я не могу сказать, сколько времени длился этот бойЕ Все, как в тумане, инстинктивно стараясь держаться группой, мы видели, как таят наши ряды. Уже потом, пробившись из окружения, я увидел, какие огромные потери нам пришлось понести в этом нашем последнем рукопашном бою.

После этого началось наше истребление, путем атак авиации и непрекращающейся артиллерийской бомбардировки, продолжавшейся дольше двух недель.

Не надоело муйню свою постить? Все равно никто не читает... Ладно, пусть ребенок порезвится.

Дима Прянишников, это был хороший смайл. Только не патриотичный.

А сами Берия и Сталин были русскими?или хотя бы проруски настроены?

Незнаю что там говорили в РНЕ но Православие не может уживаться с богоборческой властью.
Власов Андрей Андреевич
Благодарю за неплохую информацию.Обидно только что на форуме Чёрной Сотни которая по идее должна воплощать в себе всё Русское, совковый поцтреотизм и либерализм пытаются вытеснить собой память о настоящей России и настоящих Русских.

А что есть только русские и иудеи???

Ельцин вон вроде русским был. И что? Очень русская при нем была власть?
Сталин строил государство, пусть даже варварскими методами. А вот Гитлеру уж точно сильная Россия была не нужна. "Достаточно обучать местное население лишь чтению и письму"... Очень хочется быть папуасом? Победи бы Гитлер, сейчас России не было бы вообще.

Русским Ельцинс никак быть не может ибо наследник совпедии как и наша нынешняя росияния.
А Гитлера я не обеляю,я отказываюсь считать Русских воевавших с большевизмом и отказавшихся выступать с пентаклем на каске предателями.

Благодарю за неплохую информацию.Обидно только что на форуме Чёрной Сотни которая по идее должна воплощать в себе всё Русское, совковый поцтреотизм и либерализм пытаются вытеснить собой память о настоящей России и настоящих Русских.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Спаси Вас Господи! Пытаемся исправить.

Ну дя, я забыл. Для вас герои те, кто шел со свастикой на рукаве... Ну, что же, поклоняйтесь своим "героям".

Ага, и Ельцин и Власов сначала верно служили "ненавистной совдепии", а потом, когда запахло жареным, быстренько перекрасились и развернули триколоры.

Ген.Смысловский пишет:- « 2-го августа 1946 года по приговору московского суда был казнен генерал А.А.Власов и его ближайшие сотрудники...»
«...Я знаю закулисную сторону политического рождения ген. Власова, когда он из героя Советского Союза, пройдя через проволоку лагеря военнопленных, пришел к славе нового жертвенного служения той же многострадальной родине.
По многим причинам, я предпочитаю пока умолчать и не рассказывать всех деталей техники зарождения РОА и выхода ген. Власова на свободу. Пока этого не нужно.
Официальная биография генерала Власова и история РОА хорошо известны и об этом, как уже сказано, я не собираюсь писать, но думаю, что рассказывая объективно о наших встречах и разговорах, я тем самым помогу истории осветить беспристрастно внутреннюю сторону личности ген. Власова. Первый раз я встретился с ген. Власовым по поручению Немецкой Главной Квартиры (ОКН) и мы поговорили около 2-х часов. Разговор, как принято говорить, совершенно не клеился.
Власов, - он был тогда в форме советского генерала и, если память мне не изменяет, в лампасах, но без погон. Я же – в форме немецкого полковника. Власов говорил со мной с тем хорошо укрытым недоверием, с каким привыкли говорить подсоветские люди, прошедшие полную школу революционного коммунизма. Старался больше слушать, чем высказывать свое собственное мнение. В моей манере говорить, как он мне потом сказал, была сдержанность и обдуманность каждого слова, воспитанная суровой дисциплиной Германского Генерального Штаба. Я приехал слушать Власова, а не говорить сам. Он же не хотел говорить, а только слушал, а потому, как я уже сказал, в течении нашего первого двухчасового свидания мы так и не смогли найти общего языка. Власов сухо, очень сухо относился к возможности говорить с кем-нибудь, кто носил германскую форму и, конечно, с особенным подозрением, если носящий эту форму был по происхождению русским. У ген. Власова во всем еще сказывалась привычка нa многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев, как на исторических врагов России. Мне чрезвычайно трудно было перейти Рубикон не столько русско-немецкий, сколько бело-красный.
Мысль, что я говорю с крупным советским генералом, в молодости воевавшим против нас, белых, сыгравшим большую или меньшую роль в причине нашего великого исхода и 22 – летней эмиграции, а потом долго и успешно строившим Советскую армию, - мысль эта камнем стояла поперек горла и мне было очень трудно взять себя в руки и скользить по той объективной политической плоскости, по которой мне было приказано. Мы оба пробовали и хотели, но нам это ни в какой мере не удалось. Мы расстались еще суше, чем встретились и несколько месяцев об этом свидании не думали, тем более, что носило оно исключительно секретный и военный характер.
Власов, прощаясь со мной очень вежливо, думал: что же, в конце концов, хотел от него узнать этот полковник и где кончается его германский мундир и начинается русское сердце? А я унес с собой горечь неудавшегося выполнения задачи и неразрешимую проблему: как глубоко сидит во Власове пройденная им коммунистическая школа и где же начинается его русская душа? Это было в конце 1942 года в Охотничьем домике, вблизи города Н. В восточной Пруссии.
Свидание это определило до известной степени взаимоотношения генерала Власова с Вермахтом. Впоследствии ген. Власов, установив контакт с политическими кругами Германии, начал строить свое Освободительное Движение, непосредственно опираясь на Германское Правительство.
Второй раз я виделся с ним, кажется, в апреле или мае 1943 г., во время его объезда участка северного фронта, т.е. Пскова и Риги.
Этот раз, после хорошего ужина, мы поговорили до 4-х часов утра. Разговор с официального тона сорвался следующим эпизодом. Власов долго и интересно рассказывал мне о некоторых своих боевых операциях против немцев и, увлекшись, показывая на карте ход боя, воскликнул:
«Вот здесь мы вам здорово наклали!»
«Кому вам?» – спросил я холодно.
«Ну, конечно, немцам», - ответил генерал.
«Ах, так? Значит, вы – коммунисты – разбили здесь кровавых фашистов?»
Андрей Андреевич спохватился и рассмеялся.
« Нет, я думаю иначе», сказал он: «здесь русские разбили немцев».
«Русские всегда были непобедимы!»-возразил я.
« Ну, ясно!» – сказал Власов и мы, оставив фашистео-коммунистическую тему, перешли на чисто русскую и, таким образом, нашли язык, который позволил нам весьма интересно проговорить всю ночь.
Власов говорил некрасиво, но удивительно просто и, я бы сказал, очень ясно. Много было логики и веры в то, о чем он говорил. Власов не любил пустословить и говорить вот так, зря, на любые темы. Он брал жизнь и относился к исполнению своего долга весьма серьезно. Рассказывал только то, что, по его мнению, заслуживало внимания и задерживался только на темах, которые его интересовали или в которых, по его личному убеждению, он хорошо разбирался.
Там, где он не чувствовал себя компетентным, он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела. Чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а так же навык разбираться в крупных вопросах, в особенности вопросах организационного характера. Он был, безусловно, прекрасным организатором и отлично знал военное дело. Ему, конечно, трудно было разобраться во всей сложности немецкого государственного аппарата, да и в общей политической оюстановке.
Взаимоотношения между отдельными западными державами были ему не известны и мало понятны. В этом отношении, сидение «за чертополохом» сказывалось на каждом шагу. Многое, о чем я говорил ему, его искренне удивляло, а многому он просто не поверил.
В его отношении к Германии просвечивало на каждом шагу недоверие. Зато по отношению к западным демократиям он обнаруживал иногда наивно детскую доверчивость. Чувствовалось, однако, что он все больше и больше сбрасывает с себя «премудрости» полит – грамоты и начинает вставать во весь свой большой русский рост. Одной из характерных черт Власова была чисто русская способность глубокого анализа. Власов был русским, насквозь русским. Плоть и кровь русского хлебопашца, а потому он не только знал, но понимал и чувствовал чаяния и нужды русского народа удивительно ясно, больше того – резко. Революция и партия, конечно, наложили на него сильный отпечаток. Он плохо разбирался в вопросах государственной стратегии и исторической политики. История тысячелетней динамики российского народа была совершенно чужда ему и ему безусловно нужно было побывать в Европе, чтобы на многое взглянуть иначе, значительно шире, глубже и с иной точки зрения. Проще – он не знал жизни по ту сторону «чертополоха», т.е. политических, военных, социальных и исторических взаимоотношений, а также техники и метода западной демократии.
В военном отношении он был превосходный тактик, но не глубокий стратег. Ему нужно было еще поучиться, чтобы проникнуть в «тайну магии» вышеупомянутых наук и вопросов, а также русских исторических задач, гео-политических законов и доктрин государственной стратегии. Зато, повторяю, во всех иных вопросах, касающихся тактики военного дела, организации, политической сноровки, понимания психологии народов России, их быта и стремлений – Власов безусловно стоял на высоте того исторического задания, которое ему пришлось выполнять.
Психологически он «разгрызал» людей замечательно и, например, мне он указал на целый ряд моих личных недочетов, которых я сам в себе не замечал. В этом отношении я был ему очень благодарен, ибо впоследствии, когда мне пришлось формировать Первую Русскую Армию и ко мне пришло приблизительно 20% старых, а 80% новых, критика генерала Власова моей психологии мне пригодилась. «Вы, полковник, широко охватываете стратегические и государственные вопросы», говорил ген. Власов: « но Вы слишком узко сидите в казарме. Я верю вам, что вы любите Россию, вернее, вы влюблены в ее историю, но вам слишком импонирует германская сила и германский удар. Вы не хотите понять, что русского вопроса нельзя разрешить войною или ударом даже 50-ти прекрасных броневых дивизий. Его можно разрешить только продолжением н а р о д н о й революции, т.е. тем, чего вы так не любите и мысль о чем приводит вас в содрогание.» «Вы мечтаете о возрождении России, но, прежде всего вы думаете о возрождении Марсового поля, красивых полков, крепкой казармы и славы старых знамен. А потом уже вы думаете о воле народа, о государственном образе правления, о парламенте и проведении всех тех хозяйственных и социальных реформ, которые так необходимы нашему измученному народу.»
«Вы – солдат не только по профессии, а и по натуре, да ещё р а з в р а щ е н н ы й прусским милитаризмом. Я тоже солдат, но только по профессии, а не по натуре и не вышел, как вы, из сугубо - военной касты. Я не оторвался от поля и от фабрики, и все это – для меня живое тело, а для вас – это только изучаемая абстракция».
Я не остался в долгу и говорил ему о его недостатках.
«Вы не были вне Советской России и вам непонятна европейская обстановка и западные методы работы. Революционная Россия не нужна. Она от всех этих социалистических экспериментов устала. Партизанщиной и восстанием вы ничего не сделаете. На Запад также мало надежды, как и на розенберговскую политику».
«Победа германских армий должна привести нас в Москву и постепенно передать власть в наши руки. Немцам, даже после частичного разгрома Советской России, долго придется воевать против англо-саксонского мира. Время будет работать в нашу пользу и им будет не до нас. Наше значение, как союзника, будет возрастать, и мы получим полную свободу политического действия».
Генерал Власов не соглашался со мной. Он считал, что РОА – это только точка опоры для национально-революционного пожара, для организации крупнейшего партизанского движения, саботажа и новой гражданской войны. Нельзя допускать немцев слишком глубоко в Россию.
«Вы поймите», говорил он: «что мы живем в эпоху не профессиональных войн, а революционных движений. Народ – это не статист, а активный участник исторических событий». Я не соглашался с ним, и пробовал доказать ему, что личности делают историю. Толпа остается всегда толпою и, в конце концов, идет за победителем. Андрей Андреевич возмущался. «Позвольте», говорил он, « ведь вот, большевики победили, однако, русский народ не воспринял коммунизма».
«Воспринял или не воспринял, а потом изжил – все это не играет никакой роли. Исторический факт налицо, что в Москве сидит коммунистическое правительство и управляет двухсотмиллионной массой", возражал я. «Вы слишком заражены германским фюрер - принципом», нападал Власов.
«А вы, генерал, слишком тонете в доктринах революции», парировал я. В конце концов, мы оба решили, что без водки этого дела не разберешь, и уходя от Власова под утро, я чувствовал, как говорят моряки, что слишком ложусь на борт, но что Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек. Часто потом, вспоминая наш интересный разговор, я думал: прав ли Власов, что Белое Движение захлебнулось от того, что не сумело продолжить революции Керенского против активно выступившего большевизма, или был прав я, когда доказывал ему, что Белое Движение проиграло, ибо в критический момент на решающем Орловском операционном направлении ген. Деникину не хватило десяти хороших дивизий? Ведь были в Советской России потом всевозможные восстания и народные движения? – Все они тоже окончились полной неудачей. Вопрос – живем ли мы в эпоху, когда надо вести войну при поддержки политики или политику при поддержке бронированного кулака – этот вопрос разрешила сама жизнь.
Над ним теперь нечего философствовать. Я должен откровенно признаться, что ген. Власов был во многом прав.
Расчёт Власова на революцию был правилен, - Обескровленная Германия и западные державы, победители и побежденные, не смогли бы полностью заниматься русским вопросом и начавшееся движение РОА, обрастая партизанщиной, всевозможными восстаниями могло бы вылиться в широкое революционное движение.
Мое третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года. Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, в конец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее друзьям, легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось непроходимую пропасть. Свидание это тщательно подготавливалось нач. Штаба Власова ген. Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии ген. Шаповаловым. Разговор продолжался около четырех часов. Мы не сговорились. Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она может сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь. Поклонники Власова в обиде на меня за то, что я слишком мало воспеваю его и созданное им Движение, а его враги, наоборот, не могут простить мне того, что я, говоря историческую правду, часто хвалю Власова, подчеркиваю его таланты и бесспорную значительность Русского Освободительного Движения. Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам: Политически – я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в т.н., Пражском Манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего нести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов, и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм. Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Поэтому я был против того, чтобы ген. Власов написал бы воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо - саксонцами.
Третий вопрос, на котором мы расходились – это было отношение Р О А к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим, я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением. Мне казалось, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца.
Доведенный моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: « Это преступление русскому думать так, как думаете вы.
Победоносная советская армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков. Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания. Власов, герой Советского Союза, явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию!
Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, Р О А одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата. Его борьба и его кровь, а потом кровь его многострадальных бойцов во всех лагерях Германии открыла глаза Западному миру на то, что в Советской России далеко не все благополучно. Восстали и вместе с немцами начали борьбу, а теперь не желая возвращаться на родину, кончают жизнь самоубийством и кто же? Не контр - революционные золотопогонники, а коммунистические генералы, советские офицеры и колхозники.
Это была песнь без слов, ясная и понятная каждому честному иностранцу. Ген. Власов – БОЛЬШОЙ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК, прекрасный солдат и организатор, патриот и человек воли. Он в полном сознании, как было сказано, пошел по тернистой дороге к Голгофе русской революции и отдал жизнь и кровь на благо, и величие своей родины. Перед лицом такой жертвы простятся все его личные недочеты и ошибки. Он встает во весь свой могучий рост национального героя.
Русское свободное зарубежное воинство, оказывая его памяти воинские почести, скажет: -И ТЫ БЫЛ ОДНИМ ИЗ НИХ – Русский Суворовский чудо-богатырь! АНДРЕЮ АНДРЕЕВИЧУ ВЛАСОВУ – ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ! ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ Р О А - ВЕЧНАЯ СЛАВА!

А это вообще отличительная черта всякой швали - умение быстро "перекрашиваться в нужный цвет"....Только вот часто получается как в известной поговорке про хитрую часть тела и хитрый...болт... Что Власов и прочувствовал на собственной шкуре...жаль, что за ним не последовали его соратнички.....Ох, разбалагодушествовался Сталин по поводу Победы....За воинскую измену несколько лет лагерей, а потом ссылка, а потом и восстановление в правах...Ведь это власовское чмо при Брежневе еще и пенсии по старости получало.....

Собаки лают, караван идёт....

По теме:

ТРАГЕДИЯ ДОНСКОГО КАЗАКА
ИВАНА НИКИТИЧА КОНОНОВА*
«Живя непосредственно в Советском Союзе, я видел все прелести террора, нищеты, издевательства над народами, находящимися под гнетом коммунизма. Я твердо решил стать на путь открытой борьбы против коммунизма с целью освобождения нашей родины от варваров, бандитов-коммунистов во главе с проклятым, кровавым горным шакалом Джугашвили — Сталиным. Нужно прямо, отчетливо и правдиво сказать, что миллионы людей Советского Союза войну 1941 г. восприняли с большой радостью и надеждой на Германию, что она поможет, наконец, сбросить ярмо коммунизма с людей СССР. Но тупость и беспредельная наглость нацистской политики, народы Советского Союза не сумели получить освобождение
от коммунизма»
И. Н. Кононов,26 апреля 1948 г.
Масштабное истребление казачества, узаконенное знаменитым циркуляром Оргбюро ЦК РКП (б) от 29 января 1919 г., не прекратилось с формальным завершением Гражданской войны. Потрясенный свидетель беспристрастно описал, как при насильственном изъятии хлеба зимой 1932 - 1933 гг. уполномоченные Вешенского РК ВКП (б) ломали донским казакам пальцы карандашами, подвешивали за шею и инсценировали расстрел, семьями
выгоняли на лютый мороз, сажали на раскаленную плиту и пытали огнем, зарывали по пояс в яму. Из населения Вешенского района в 52 069 человек представители советской власти и органов ОГПУ арестовали 3128 (6%) суды и внесудебные органы осудили 2300 человек, в том числе 52 — к расстрелу. Из 13 813 хозяйств района на улицу выселили семьи в 1900. 19 февраля 1930 г. командующий Северо-Кавказским военным округом (СКВО) И. П. Белов подписал особую инструкцию 1° 01042, в которой цинично разрешил применять против сел и станиц, сопротивлявшихся коллективизации и депортациям, артиллерию, авиацию, комбинированные атаки пехотой и кавалерией. В ноябре — декабре 1932 г. председатель комиссии Политбюро ЦК ВКП (б) по усилению хлебозаготовок на Северном Кавказе Л. М. Каганович практиковал бесчеловечные депортации, депортируя казаков целыми станицами. Так, он осуществил депортацию в северные районы СССР населения трех станиц: Полтавской, Медведовской и Урупской, в которых до депортаций проживали 47,5 тыс., человек, а подверглись депортациям 45,6 тыс. (!). Полтавская была переименована в Красноармейскую, Урупская в Советскую, обезлюдевшие станицы спешно заселялись колхозниками с Севера и демобилизованными красноармейцами 2.
Ныне опубликованные документы рисуют страшные картины человеческих страданий и деградации во время беспрецедентного в истории страны голода 1933 года, ставшего следствием политических мероприятий высшей партийной номенклатуры ЦК ВКП (б).
<Высланными в села, пораженными продовольственными затруднениями, членами бюро... с работниками ГПУ установлено: В селе Петрашевке за последние дни... от истощения умерло до 35 чел. На 4 февраля в селе насчитывается больных на почве недоедания от 30 до 40 чел... В селе Рудое единоличница Я. бросила троих детей и выехала из села. 9-летний ее мальчик вместе со старшей сестрой камнем убили младшую 3-летнюю сестру, после чего отрезали голову и употребляли в пищу в сыром виде мясо трупа. В селе Лобочево на кладбище в снегу обнаружены трупы З детей". (Из сообщения ГПУ УССР ЦК КП (б) Украины о положении в Винницкой и Киевской областях от 16 февраля 1933 г)
<В>.
депортации, раскулачивания, расстрелы, бои с повстанцами на Дону Кубани и Тереке в 1929—1933 гг. не могли не отразиться на настроениях значительной части бойцов и
командиров РККА. Например, 11 февраля 1933 г. чекисты округа арестовали за антисоветскую агитацию красноармейцев-кавалеристов Е Н. Белоконя, уроженца ст. Бескорбной, и украинца Б. Г. Инченко, прозорливо предупреждавших сослуживцев: <В>. Арестованный 17 февраля 1933 г. красноармеец кавалерийского эскадрона 28-й стрелковой дивизии Н. И. Прокопов, уроженец станицы Петропавловской, выразился не менее категорично: <Житуха никуда [...] Люди в колхозах голодают и говорят. Вашу мать, все равно нам придется с вами воевать”. За аналогичные высказывания особыми отделами в частях СКВО только в феврале 1933 г. были арестованы еще 8 человек 7. Пророчества репрессированных в полной мере оправдались после нападения Германии на Советский Союз, вызвавшего беспрецедентную в отечественной истории волну военно-политического сотрудничества граждан СССР с внешним врагом. Среди сотен тысяч восточных добровольцев, оказавшихся на стороне противника, были, конечно, разные люди. Но в основе смешения разнообразных человеческих эмоций и поступков, жизней, изломанных в продолжавшейся почти 25 лет Гражданской войне, лежал, в первую очередь, единственный мотив. В наиболее полной мере, по нашему мнению, его выразил А. И. Солженицын: <А>. Наконец, майор Иван Никитич Кононов не мог простить советской власти того, что она заставила его стать перебежчиком. В немалой степени подобные переживания сделали Кононова жестоким. Всю службу в Красной армии он мечтал почувствовать, ощутить себя донским казаком и в этом качестве принять посильное участие в свержении тотальной власти НКВД — ВКП (б), у которой, по его глубокому убеждению, и серьезных защитников-то быть не могло и не должно. Но за осуществление своей мечты ему пришлось заплатить огромным моральным компромиссом, причем гораздо раньше, чем это сделал А. А. Власов, которого, по его собственному признанию, <ничем>. Именно поэтому Кононов не героическая, но трагическая личность, в судьбе которой решающую роль сыграли сталинский режим и перипетии страшного времени.
Несмотря на аттестации командира дивизии, подполковником командир 4 36-го стрелкового полка стать так и не успел. Началась война, мгновенно затмившая по своей масштабности бездарную финскую кампанию. Полк Кононова встретил войну в состоянии полной боевой готовности. К 15 июня 1941 г. в полку числилось 490 представителей командно-начальствующего состава и 1678 бойцов, на вооружении состояли 27 минометов калибра 50-мм, 18 минометов калибра 82-мм, 12 пушек калибра 45-мм, б орудий калибра 76-мм, 178 пулеметов и другое вооружение (18). Организационно 155-я дивизия входила в 67-й стрелковый корпус 10-й армии генерал-майора К. Д. Голубева. 10-я армия Западного фронта к 22 июня 1941 г. располагалась на знаменитом Белостокском "балконе", подрезанном на флангах противником. К 28 июня войска 10-й армии оказались в 4котле8 западнее Минска, затем частично вышли к своим в район Налибокской пущи, где вторично попали в окружение. Здесь в начале июля 1941 г. управление армии окончательно перестало существовать.
Майор И. Н. Кононов в Главном управлении кадров НКО СССР числился пропавшим без вести с 31 июля 1941 г. О его судьбе и обстоятельствах перехода на сторону немцев до сих пор существуют противоречивые и не проясненные окончательно версии. Сам Кононов в письме от 26 апреля 1948 г. к известному историку и участнику социал-демократического движения Б. И. Николаевскому описывал происшедшее следующим образом: <В>. Наиболее убедительной нам представляется версия полковника В. В. Позднякова. Начальник химической службы 67-го стрелкового корпуса подполковник В. В. Поздняков приезжал в 436-й стрелковый полк майора И. Н. Кононова вскоре после того, как 3—4 августа 1941 г. полк нанес поражение противнику в арьергардном бою в районе Погоста19 . В письме к Б. И. Николаевскому от 6 июня 1948г. Поздняков сообщил, что инспектировал 436-й стрелковый полк, и добавил: «Майор Кононов... сдался в плен немцам 22 августа 1941 г. (вместе с одним аз своих батальонов, будучи в окружении) и сразу же заявил, что хочет принять участие в вооруженной борьбе с большевизмом»(20). Таким образом, вероятнее всего, с Кононовым 22 августа 1941 г. на сторону немцев перешла большая группа бойцов и командиров, включая заместителя командира полка по политчасти батальонного комиссара Д. Панченко.
Мотивация майором И. Н. Кононовым собственных действий произвела на немцев столь сильное впечатление, что, несмотря на массу плененных командиров Красной армии, Он был быстро обособлен и направлен в штаб 4-й полевой армии Вермахта, где 6 сентября 1941 г. на допросе в армейском разведотделе вновь повторил собственное желание сформировать добровольческий казачий полк и принять с ним участие в боевых действиях. Кононовым серьезно заинтересовался командующий войсками безопасности тыла группы армий «Центр» генерал пехоты М. фон Шенкендорф — противник гитлеровской колониальной политики, убежденный в необходимости привлечения местного населения на свою сторону и спокойного взаимодействия с ним на основе организованности и порядка»(21). По утверждению В. В. Позднякова, 10 сентября 1941 г. Шенкендорф получил санкцию на создание донского казачьего полка во главе с Кононовым(22), хотя официальное разрешение Главного командования Сухопутных Сил (ОКХ) на создание отдельных казачьих сотен по борьбе с партизанами в тыловых районах Восточного фронта последовало лишь 6 октября 1941 г. Акцию и действия Кононова курировал представитель Абвера лейтенант Вермахта граф Г. А. Ритгберг — представитель Абвера при штабе группы армий «Центр», окончивший войну в чине майора и угодивший в лагерь для немецких военнопленных 1i 525 в Ново- сибирской области.
Не позднее сентября 1941 г. Кононов начал отбирать добровольцев из шталагов (Маnnschaftstammlager) №313 (Витебск), № 341 (Могилев), дулагов (Durchgangslager) № 127 (Орша), № 220 (Гомель), № 240 (Смоленск) и других лагерей военнопленных. К 28 октября 1941 г. казачья добровольческая часть под №102 (эскадрон?, Ost Kosakenabteilung102) во главе с Кононовьхм завершила формирование в Могилеве, в честь чего позднее кононовцы выпустили памятный знак. Исследователи спорят о ее численности и структурной организации. На допросе в УНКВД по Новосибирской области в 1946 г. военнопленный майор Вермахта Ритгберг сообщил, что к 9 ноября 1941 г. в подчинении Кононова был эскадрон (200 чел.), переформированный к августу 1942 г. в 600-й отдельный казачий дивизион (Don Kosakenabteilung 600) в составе б эскадронов(23). Однако и Кононов, и Поздняков в письмах 1948 г. к Николаевскому утверждали о создании осенью 1941 г. именно 102-го донского казачьего полка (численностью от 1799 до тыс. чел.), переименованного позднее в 600-й казачий батальон (дивизион). Не исключено, что в частных разговорах кононовцы называли дивизион полком, и в этом заключалось разночтение, тем более что в августе 1942 г. Кононов имел право утверждать, что командует значительным подразделением. Согласно записям из дневника Шенкендорфа, в августе 1942 г. 102-й казачий батальон состоял из двух кавалерийских эскадронов, двух эскадронов самокатчиков, одного артиллерийского взвода на конной тяге, одного взвода противотанковых орудий и всего насчитывал 1043 бойца и командира 24. Самые разные источники свидетельствуют, что кононовцы отличались высокой боеспособностью и неоднократно заслуживали благодарности от командования корпусом сил безопасности армейского тыла группы армий <Центр>.
В начале 1942 г. кононовцы в составе 88-й пехотной дивизии Вермахта участвовали в боевых действиях про- тин партизан и десантников окруженного корпуса генерал-майора П. А. Белова под Вязьмой, Полоцком, Великими Луками, на Смоленщине. Все участвовавшие в боевых действиях, включая Кононова, были награждены медалью участника зимней кампании 1941—1942 гг. на Восточном фронте. Зимой 1942 г. на фронт в часть Кононова из офицерского лагеря военнопленных Югославской Королевской армии VI—С с группой русских офицеров прибыл А. Н. Пуговочников(25) — полковник Лейб-гвардии Уланского Его Императорского Величества полка*, в чине майора ставший заместителем и единомышленником Кононова. С весны 1942 г. казачий батальон Кононова успешно использовался в борьбе с партизанами в радиусе 40—50 км от Могилева. Казаки уничтожали лесные партизанские базы и беспощадно расстреливали заподозренных в связи с партизанами. В свою очередь партизаны уничтожали тех, кто помогал кононовцам, а также захваченных в плен казаков. Партизанский террор был не менее жесток, чем немецкий, — вспомним рассказ И. К. Соломоновского о лесопилке на которой живьем распиливали немецких связистов. Кононов участвовал в новом нитке гражданской войны без правил, развернувшейся на оккупированной территории между партизанами и восточными добровольцами, о чем красноречиво свидетельствуют выдержки из дневника Шенкендорфа26.
»4 сентября 1942 г. 102-й казачий батальон с боем захватил и разрушил пять партизанских лагерей. Противник понес большие потери в живой силе, захвачено различного рода оружие и боеприпасы, а также снаряжение. В бою разбита партизанская банда, совершившая 22 августа нападение на автоколонну на дороге Витебск — Бешенковичи.
9 сентября 1942 г. В ходе операции «Рысь» нами занято на восточном участке несколько покинутых партизанских лагерей. 102-й казачий батальон захватил 34 пленных и различное оружие.
22 октября 1942 г. Приказ по корпусу Г 123 об объявлении благодарности 600-му казачьему батальону по случаю годовщины его создания.
29 октября 1942 г. Настроение казаков хорошее. Боеготовность отличная.... Поведение казаков по отношению к местному населению беспощадное».
Осенью 1942 г. Кононов был произведен в чин подполковника (войскового старшины) по Восточным войскам Вермахта. В ноябре — декабре 1942 г. началось официальное преобразование 600-го казачьего батальона в дивизион, который иногда именовался полком. В феврале 1943 г. 600-й донской казачий дивизион (полк?) включал в себя штаб, шесть кавалерийских эскадронов, два эскадрона самокатчиков, эскадрон мотоциклистов, артиллерийский дивизион — всего около 2,3 тыс. человек. Последнее пополнение из двух лагерей военнопленных в Германии прибыло в марте 1943 г., и среди добровольцев многие не имели казачьего происхождения. 15 апреля 1943 г. большая часть 3-го и 4-го эскадронов, а также артдивизиона, перебила немецких связистов, кононовских казачьих офицеров и ушла в лес к партизанам28. ЧП вызвало бурю эмоций со стороны «элитных 1-го и 2-го эскадронов, а также старых кононовцев, причем не только природньх казаков. По собственному признанию Кононова Николаевскому:
«У меня в частях и соединениях не только были казаки — были буквально все национальности вплоть до греков, французов и других национальностей.
В отличие от известного в казачьих добровольческих частях генерала от кавалерии П. Н. Краснова Кононов надеялся на санкционирование немцами широкого российского антисталинского движения, в которое вольются все ЧИНЫ Восточных войск Вермахта. Еще н январе 1943 г. 600-й казачий ДИВИЗИОН в Могилеве посетил А. А. Власов, поездку которого по тылам группы армий «Центр» организовывал один из главных участников антигитлеровского заговора в Вермахте полковник Х. фон Тресков. Кононов и Власов произвели друг на друга хорошее впечатление, тем более что психологически им было легко найти общий язык С момента личной встречи Кононов превратился в последовательного власовца, убежденного сторонника подчинения всех восточных добровольческих формирований генералу Власову. Однако после ряда патриотических публичных выступлений на оккупированных территориях в первой половине 1943 г. Власов оказался под домашним арестом в пригороде Берлина. для Кононова изоляция Власова означала еще более сильный удар, чем новый переход к партизанам 16 казаков во главе с эмигрантом князем Н. М. Гагариным, состоявшийся 18 июня 1943 г. в Осиповичском районе Могилевской области29. Гагарина отправили самолетом в Москву, и его последующая судьба нам неизвестна. Можем лишь сказать, что переход князя Гагарина стал следствием его полного разочарования в восточной оккупационной политике, которая производила шоковое впечатление на многих белоэмигрантов. Правда, в подавляющем большинстве они возвращались в Европу (А. д. Архипов, Е. В. Кранченко и др.), а не переходили на сторону партизан.
На фоне столь тяжелых новостей парадоксально выглядело сообщение об отправке кононовцев в оккупированную Польшу. Здесь на полигоне в Млаве с марта — апреля 1943 г. под командованием полковника Х. фон Паннвица создавалась 1-я казачья кавалерийская дивизия (1. Коsakendivision) Вермахта. Несомненно, что, помимо Кононова, многие русские офицеры, служившие в Восточных войсках, увидели в формировании крупного казачьего соединения хорошие перспективы. По-видимому, решение о создании 1-й казачьей дивизии было принято не позднее 27 марта 1943 г. Полковник Х. фон Паннвиц весной 1943 в Крыму командовал особым подразделением «Феодосия». Согласно записи него послужном списке(29), 21 апреля 1943 г. Паннвиц получил приказ приступить к формированию дивизии в Млаве на базе I военного округа Кенигсберг. На формирование дивизии поступали: группа ротмистра Р Лемана (около б тыс, казаков: 1-й донской полк есаула Попова, 2-й Терский полк войскового старшины Н. Л. Кулакова, 3-й Кубанский полк войскового старшины И. И. Саламахи, 4-й Кубанский полк войскового старшины Маловыка) — из района Херсона; 1-й Донской Семигорьевский Атаманский полк (4 эскадрона) подполковника К. Вагнера .- из Киева; 600-й донской казачий дивизион подполковника Кононова, 1-й Атаманский полк подполковника Г. фон Вольфа, полк Платов Майора Э. Томсена, полк «Юнгшульц» подполковника Р фон Юнгшулъца — с Восточного фронта, а также и другие части.
Дивизия формировалась на полигоне в Млаве. 1 июня 1943 г. Паннвиц получил чин генерал-майора и был назначен командиром дивизии. Казаки направлялись в полки в соответствии со своей войсковой принадлежностью (дон, Кубань, Терек), казаки других войск причислялись к Сибирскому войску. Формальной датой боеготовности соединения стало 4 августа 1943 г. Генерал-майор Паннвиц среди казаков был чрезвычайно популярным командиром. Один из них вспоминал: «Его решения были безошибочны, а удары сокрушительны при минимальных потерях с нашей стороны. Его забота о подчиненных была такова, что мы не видели его отдыхавшим даже после самого напряженного боя. По его приказу ни один раненый немец, казак или красноармеец не был брошен на поле боя, и каждый из нас пользовался одинаковым вниманием.
Прибыв в Млаву во главе 600-го дивизиона, Кононов был разочарован кадровой политикой. Все должности от командира дивизиона и выше занимали немецкие офицеры. Следуя собственной традиции и личной просьбе Власова, строптивый войсковой старшина не побоялся вступить в конфликт с командиром дивизии, наотрез отказавшись придерживаться общепринятых правил укомплектования командных должностей. Удивительно, но Кононову удалось отстоять свои принципиальные позиции. На базе 600-го казачьего дивизиона летом 1943 г. в Млаве был сформирован известный 5-йдонской казачий полк, включенным во II Кавказскую бригаду полковника А. фон Боссе. должность командира полка занял подполковник И. Н. Кононов,
Немецкие офицеры в полку отсутствовали. 5-й Донской полк состоял из 1-го конного и 2-го пластунского дивизионов, укомплектованных по полному штату.
Обычный полк 1-й казачьей дивизии насчитывал 2 тыс. человек, в том числе 150 (7,5%) немецких военнослужащих (2 дивизиона, 8 эскадронов 1 эскадрон тяжелого оружия). Каждый обычный эскадрон (160—180 бойцов) состоял из З строевых и вспомогательного (кухня, фуражиры, снабжение, 35—40 человек) взводов. Строевой взвод (40—45 человек) включал 3 отделения (одно отделение: 15—16 казаков, З звена [каждое звено: 4—5 казаков, 1 санитар первое звено вооружено пулеметом М-42, второе звено — снайперы, третье звено — гранатометчики). Эскадрон усиливался минометным отделением (9 казаков, 1 миномет 50-iтвтi). Эскадрон тяжелого оружия состоял из 5 взводов: пулеметный (3 станковых пулемета МС-34 или МС-42), минометный (3 миномета 81 тлпi), артиллерийский (3 пушки 37-пнп РаК 36), стрелковый, вспомогательной службы. В итоге на вооружении полка состояли: 5 противотанковых пушек, 14 минометов (81,4 йiiя), 54 миномета (50 iтiйi), 8 станковых пулеметов, 60 ручных пулеметов, карабины (981) и пистолеты-пулеметы (130—140 мР-40).
Почти все дивизионы полков были конными. 2-й Сибирский полк имел 2-й дивизион самокатным, а 5-й донской — пластунским. Разговорным языком в дивизии оставался русский. Немецкими военнослужащими были укомплектованы штабы, специальные и тыловые подразделения. Все командиры полков и дивизионов (кроме 5-го полка) были немцами. Эскадронами, сотнями, взводами, отделениями и звеньями командовали казаки. К 1 сентября 1943 г. дивизия насчитывала: офицеров — 222 немецких и 191 русского, 3827 немецких унтер-офицеров и рядовых, 14 315 казаков; всего — 18 555 человек личного состава. Численность дивизии превосходила численность кавалерийских дивизий Красной армии и приближалась к корпусу.
На 1943 штабу дивизии (начальник — майор 8IiIу) подчинялись: 1-я донская бригада полковника Г. фон Вольфа, 2-я Кавказская бригада полковника А. фон Боссе, 55-й дивизион снабжения Югцт1еi5ег К. Вгос1ег, 55-й разведывательный отряд (3 эскадрона) ветеринарный батальон (3 роты) доктора 55-й дивизион связи (3 эскадрона) капитана 5с1-iпеiсiег, 5-й учебно-тренировочный дивизион (затем запасной полк, отправлен во Францию) подполковника 5ЁаЬепоч, 55-й медицинский батальон Кроме того, штабу подчинялись: конвойная сотня, полевая жандармерия, мотоциклетный взвод связи, взвод пропаганды, духовой оркестр, танковый взвод, 55-й артиллерийский дивизион (3 батареи пушек 76-оитi). При учебно-запасном полку действовала школа унтер-офицеров. В 1-ю бригаду входили: 1-й донской полк, 2-й Сибирский полк, 4-й Кубанский полк подполковника 1-й донской конно-артиллерийский дивизион (3 батареи [батарея — 200 чел.)Во 2-ю бригаду входили: 3-й Кубанский полк подполковника I. топ Зпп85сIIпIа, 5-й Донской подполковника ИЛ. Кононова, б-й Терский, 2-й Кубанский (428-й?) конно-артиллерийский. В 1944 в командовании полков и бригад дивизии произошли некоторые перемены. К 20 сентября 1943 г. дивизия прибыла в Хорватию в состав ‘ХIХ армейского корпуса 2-й танковой армии Вермахта генерала Л. фон Рендулича.
В условиях горной, маневренной войны казачья дивизия оказалась для немцев незаменимой и превратилась в серьезного противника для бригад Народно-Освободительной армии Югославии И. Б. Тито, которая не только боролась с оккупантами, но и в не меньшей степени отстаивала для Югославии перспективу социалистического послевоенного развития. Зимой 1944 г. в дивизии в группе известных представителей белой военной эмиграции побывал генерал-лейтенант Г. В. Татаркин — бывший начальник 1-й Донской казачьей дивизии в 1921 г., который в своем отзыве о посещении дивизии на имя бывшего командира донского корпуса Генерального штаба генерал-лейтенант Ф. Ф. Абрамова, писал о 5-м донском казачьем полку следующее: «‘Этот полк во всех отношениях, и в особенности в боееом, резко выделяется в лучшую сторону, занимая в дивизии первое место. Но, к сожалению, 1-iеусягутЁает это место и в нарушении права собственности мирного населения, вызывая этим заслуженные кары со стороны начальника дивизии. Видимо, здесь сказывается кровь отцов, так как снабжение дивизии поставлено прекрасно»
Летом 1944 г. Кононов заслужил производство в чин полковника. К ордену Красной Звезды прибавились Железные кресты II и 1 классов, Рыцарский крест Хорватской республики, знак за участие в штурмовой атаке, знаки отличия <За храбрость II класса всех степеней и 1 класса <в>. Сам Кононов в своем выступлении патетически заявил: <Мы глубоко верим, что на свою родину мы вернемся. И вернемся не жалкими людьми, просящими помилования, а свободными рыцарями-освободителями своей родины и своего народа. Мы верим в то, что контрудар на Востоке наступит... современная война в России, безусловно, закончится гражданской войной4. Решения съезда в Вировитице, организованного И. Н. Кононовым, власовцы использовали в апреле 1945 г. для подчинения обоих казачьих корпусов и в Югославии, и в Северной Италии. Но реального объединения всех частей и соединений ВС КОНР с их последующим переформированием к моменту капитуляции Германии не произошло. Более 120 тыс. власовцев оказались разбросаны на большом расстоянии друг от друга, что во многом предопределило их трагическую судьбу в британском и американском плену.
Кононов 29 марта 1945 г.35 сдал должность командира формировавшейся З-й дивизии подполковнику Э. В. фон Рентелы-iу, так как, по собственному утверждению, был избран начальником штаба Походного Атамана всех казачьих войск, имея в виду вероятно, символическое избрание в Вировитице Атаманом Паннвица. На протяжении последнего месяца войны Кононов выполнял важные функции офицера связи. 1 апреля он был произведен Власовым в генерал-майоры ВС КОНР и, по ряду свидетельств, даже назначен на должность командира ХУ казачьего корпуса. Взяв себя за генеральские лампасы, «батько» задумчиво и без особого оптимизма сказал К С. Черкасову: «Вот уже и генерал»(З6). В первых числах апреля Кононов совершил поездку на Одер, где перед боями на плацдарме «Эрленгоф» прочитал для командиров полков и начальников штабов лекцию на тему «Взаимодействие различных родов войск в общевойсковом бою37. Вернувшись в корпус, он не смог принять командование соединением, так как Паннвиц не получил от своего командования приказа о передаче ему должности38.
Вместо того 13 апреля Паннвиц отправил Кононова из Хорватии в служебную командировку в Северную Италию, в Толмеццо на встречу с Походным Атаманом Казачьего Стана генерал-майором Т. И. Домановым. Уже после войны некоторые казачьи офицеры (Б. К. Ганусовский и др.) обвиняли своего бывшего командира в умышленном дезертирстве, что решительно опровергалось немецкими свидетелями событий (Э. Крегер и др.). Нам тоже такие обвинения представляются надуманными при всем сострадании к личной драме Б. К. Ганусовского, отбывшего 10 лет в советских лагерях и практически лишившегося в ГУЛАГе зрения. до 5—б мая 1945 г. все перемещения Кононова достаточно хорошо отслеживаются. Доманов хитроумно интриговал против находившегося в Толмеццо генерала Краснова. Кононова сопровождал Походный Атаман Войска Терского полковник Н. Л. Кулаков. Конфиденциальные переговоры Кононова и Кулакова с Домановым 15 апреля сыграли важную роль в подчинении доманова Власову.
18—19 апреля Кононов в последний раз вернулся в корпус, штаб которого размещался в Питомаче. Встретившись с Паннвицем, он получил от него приказ разыскать Власова, находившегося в то время в Германии или в Богемии, где обострилась ситуация вокруг мятежной дивизии Буняченко. В том случае, если бы обвинения Ганусовского были справедливы, «батьке» не имело смысла разыскивать в Чехии в последние недели войны Главнокомандующего ВС КОНГ а стоило сразу же затеряться где-нибудь на юге Германии, но вместе со своим адъютантом ротмистром Б. Н. Карцевым 21 апреля он выехал на поиски39. Власова с небольшим штабом Кононов нашел в селе Козоеды 5 мая в канун вмешательства власовцев под командованием Буняченко в Пражское восстание. Он надеялся получить инструкции от Главнокомандующего о том, что делать, кому и на каких условиях капитулировать, но Власов ничего конкретного сообщить не мог.
Подробности последнего разговора двух генералов нам известны лишь в интерпретации Черкассова: Власов тяготился решением Буняченко, считал себя уже лично обреченным и беспокоился лишь о судьбе власовских солдат и офицеров, вынужденных сдаватъся союзникам без всяких гарантий со стороны последних40. Кононов покинул Власова между 8 и 10 мая уже после формальной капитуляции германских Вооруженных Сил. Он еще надеялся отыскать своих казаков в Австрии, куда они прорывались с боями из Хорватии и Словении, чтобы сдаться 6-й танковой дивизии 8-й британской армии. Однако места новой дислокации частей корпуса Кононов не знал и свободно путешествовать по британской оккупационной зоне не мог. Бывшие чины Кононовской бригады, обособившиеся после капитуляции от основных частей ХУ казачьего корпуса были насильно репатриированы в советскую оккупационную зону представителями 46-й британской пехотной дивизии 28 и 30 мая 1945 г. с территории Австрии из лагеря близ Клайн Санкт-Пауль в районе Клагенфурта (северо-западнее Загреба). Командир бригады полковник И. Г. Борисов — бывший кадровый командир Красной армии покончил с собой при вьщаче. Спастись от репатриации удалось очень немногим. «Батьки» среди выданных на расправу в Юденбурге не оказалось.
И. Н. Кононов сумел пробраться из Чехии в Австрию, затем в Германию и перешел на нелегальное положение в американской оккупационной зоне под Мюнхеном. Представители советских репатриационных комиссий и ГУКР <СМЕРш настойчиво искали его по многим беженскям лагерям. В советской оккупационной зоне Кононова заочно приговорили к расстрелу, но он стал единственным генералом власовской армии из категории кадровых командиров РККА, сумевшим избежать насильственной репатриации. В 1947 г. Кононова арестовала американская военная полиция, но к тому моменту политика насильственных выдач заканчивалась, и после разговора с неизвестным нам генералом армии США арестованного освободили. досуг Кононов коротал за любимыми шахматами, по воспоминанию одного свидетеля, «сильно переживая из-за каждого проигрыша». Германию «батька» не любил, называя ее в письмах «проклятой, каменной и бессердечной». В феврале 1948 г. в нью-йоркском Социалистическом вестнике известный эмигрантский историк Б. И. Николаевский опубликовал статью «О старой и новой эмиграции», где одним из первых попытался осмыслить историю Власовского движения в контексте всего пореволюционного периода. Кононов откликнулся на статью Николаевского длинным и подробным письмом... Николаевский помог ему покинуть американскую оккупационную зону в Германии и выехать в Австралию, подальше от оперативного розыска МГБ СССР.
Политический опыт Кононова в эмиграции был неудачным. Самые значительные власовские организации (Союз Борьбы за Освобождение Народов России и Союз Воинов Освободительного движения), а также старые войсковые казачьи организации отказались принимать его в свои ряды. 18 апреля 1948 г. он был избран заместителем Председателя Союза Андреевского Флага (САФ), но очень скоро в САФ начались iiестроения и интриги против Председателя, генерал-лейтенанта П. В. Глазенапа. 12 июня 1948 г. Кононов стал председателем собственной политической организации — Всеэмигрантского Антикоммунистического Зарубежного Объединения (ВАЗа). Но ВАЗО не получило развития из-за переезда бывшего власовского генерала в Австралию на рубеже 1940—1950-х гг. Не приняли Кононова и белогвардейцы. После выхода 1 тома апологетической книги К. С. Черкассова «Генерал Кононов» (1963) на автора и на самого «батьку» обрушились гневные отклики со страниц русской белой печати. Черкассова и Кононова обвиняи в «гнуснейших атаках» на добровольческую армию. именовали «разлагателями казачества» и «идеологическими беспризорниками» (41). Но Кононов в полемику не вступил, да она и не представляла никакой сущностной ценности, так как все самое значительное в собственной жизни он уже совершил. Когда и при каких обстоятельствах Кононов покинул ряды САФ, автору неизвестно.
В Австралии Кононов поселился в Аделаиде и жил достаточно замкнуто, прилежно посещая местный православный храм. Трудно судить, как он оценивал прожитую жизнь, с чем связывал собственные переживания, о чем сожалел и чего стыдился. Слишком скудны сведения о последнем, австралийском, периоде его жизни, равно как и о семье и родственниках. Женился Кононов в 1942 г. в Минске, его жену звали Мария Ивановна. Первая дочь Татьяна родилась в 1944 г., по случаю чего, как писал Черкассов, «весь наш полк пьянствовал целый день» (42). Жена и дочь проживали в Познани, затем в Бранденбурге Берлине и в марте 1945 г. выехали из Берлина на юг Германии, где после войны встретились с главой семьи, У второй дочери Кононова Марии, родились трое сыновей.
Нет сомнений, что И. Н. Кононов активно разыскивался советскими органами госбезопасности. С начала 1950-х гг. его фамилия постоянно фигурировала в специальных «Алфавитных списках агентов иностранных разведок, изменников Родины, участников антисоветских организаций, карателей и других преступников», подлежавших розыску Комитетом Государственной Безопасности при Совете Министров СССР. Очень возможно, что розыск увенчался успехом. 15 сентября 1967 г. Иван Кононов погиб в автомобильной катастрофе в возрасте 67 лет. И с момента гибели судьба столь противоречивой, но явно незаурядной личности стала принадлежать в исторической ретроспективе казачеству. Кононова можно обвинять и оправдывать, но в любом случае прагматично-упрощенный подход окажется примитивным и неадекватным. Необходимо в первую очередь понять, что в его личной трагедии отразилась вся история казачества первой половины ХХ века, катастрофа сотен тысяч людей, искалеченных тисками режима, подлинную сущность которого нам еще предстоит осознать. И лишь после честной и нелицемерной оценки собственного прошлого мы сможем вновь возвратиться к размышлениям о жизненном пути Ивана Никитича Кононова.