1993 год. 21 сентября. Вечер. Не созваниваясь, все соратники собираются возле Белого Дома. Описывать то, что там было, нет смысла - об этом написаны десятки книг и тысячи статей.

Наше положение осложнялось тем, что ещё в середине лета мы решили проделать агитационный маршрут на рейсовом теплоходе по маршруту "Москва - Нижний Новгород - Москва". Заранее были куплены билеты, приготовлены стенды, отпечатаны листовки, газеты, словом, задумка была такой - объехать волжские и окские города, пообщаться с людьми, раздать литературу, найти новых соратников. Отъезд был назначен на утро 28 сентября. И чем явственнее приближалась эта дата, тем больше сомнений возникало: пускаться ли в это путешествие либо оставаться в Белом Доме? Посоветовавшись с организаторами обороны, решили в поездку по городам отправить молодёжь во главе со мной, а остальных оставить в Москве в Белом Доме.

- Думаю, ваша задача будет не менее важной, чем наша, - сказал какой-то депутат. - Очень важно, чтобы регионы поддержали нас, а не преступников. Так что это ваше первое боевое задание, - обратился он к молодым черносотенцам.

В нашу задачу входила не только агитация населения. В каждом областном центре, в каждом населённом пункте мы должны были ознакомить руководство с письменными решениями Верховного Совета, которые должны были нам выдать в последний день перед отъездом.

До 27 сентября все мы находились на "боевом посту". Кто-то оставался в Белом Доме на ночь, кто-то уходил домой. Я, разумеется, ночевал у себя, так как до Белого Дома от моей квартиры - десять минут пешком.

Утром 27 сентября, в последний день перед отплытием, Белый Дом заблокировали, и пройти туда стало практически невозможно. Уезжать же без документов Верховного Совета в данной ситуации было и бессмысленно и безнравственно. Понимая, что иным путём пробраться к осаждённым возможности нет, я, дождавшись ночи, подошёл к воротам стадиона, огляделся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, полез внутрь через высокие железные ворота. И вдруг к ужасу заметил, что из темноты под фонарный свет неожиданно вышел майор милиции и внимательно посмотрел на меня. Наши глаза встретились. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, затем майор отвернулся и отправился в противоположную сторону. Слава Богу, и среди милиции были люди, которые не поддерживали бандитскую демократическую власть…

Всё остальное было "делом техники". Пробежав через футбольное поле, с грустью окинув взглядом футбольные ворота, которые я не один раз защищал от форвардов соперников, я оказался у противоположных, уже не футбольных, ворот. Выглянул из-за них на улицу, и понял, что нахожусь в расположении своих, за казачьей заставой. Казаки встретили моё появление удивлённо и радостно. Мы обнялись, пожелали друг другу успехов, а через каких-нибудь полчаса я тем же образом перебрался обратно. В руках у меня находилась целая пачка свежих решений Верховного Совета, предназначенных для волжских и окских городов.

Наш теплоход, пустившийся в свой последний рейс в сезоне, отошёл утром 28 сентября с Южного речного вокзала, и первой пристанью оказалась Рязань. Сразу же мы отправились в Рязанский Областной Совет. По всему было видно, что царили анархия и смутное время. Милиция даже не решилась задержать нас, когда мы в форме "Чёрной Сотни" прошли в кабинет к столь высокому начальству. Начальство было напугано, приняло документы и обещало действовать согласно решениям Верховного Совета. Оставшись довольными друг другом, мы на прощание поругали Руцкого за бездарное руководство сопротивлением Ельцину и провокационную политику, но решили, что пока иного президента нет, будем подчиняться этому, всё же законному, руководителю страны. Во время этого же визита мы узнали, что никаких распоряжений, никаких документов из "ставки Руцкого" в Рязани до нашего приезда никто не получал. Интересно, а если бы мы не отправились в поездку?

Поработав с руководством области, мы вышли на улицы Рязани. Рассказав многочисленным желавшим о том, что происходит в Москве и снабдив большим количеством литературы, едва успели к отправлению теплохода.

В Касимове - живописном древнем городе на Оке, - сценарий был таким же. Посещение администрации, пикет, разговоры с народом… В древнем Муроме программа стала разнообразнее: пришлось писать объяснение представителю местных чекистов. Товарищ очень заинтересовался нашим пикетом и, узнав, что мы путешествуем на теплоходе, переписал все данные: название теплохода, количество остановок и, судя по последующим событиям, сообщил наши координаты "компетентным товарищам" из других городов.

Далее события развивались по нарастающей. В администрации Нижнего Новгорода мы наткнулись на своих сторонников и передали им документы к их величайшей радости.

- Теперь нам будет легче работать, - уверяли нас депутаты Областного Совета. - Слава Богу, что вы не нарвались на наших противников, коих в этом немцовском логове предостаточно.

…На Покровке - эдаком нижегородском Арбате, где мы развернули нашу агитацию, - милиция появилась неожиданно. Два "воронка" подъехали одновременно, оттуда выскочили сотрудники и потребовали объяснений. Дескать, кто, откуда, по какому случаю в центре города проводится пикет без соответствующих разрешений и т.д. Оказавшись в одном из "воронков", я был уверен, что никакого теплохода больше не увижу, но, о, чудо! После того, как я рассказал о цели нашего вояжа, нас не только отпустили, но даже не потребовали "убираться вместе с нашим стендом", и мы спокойно доработали до отхода нашего судна.

Надо сказать, что команда небольшого двухпалубного теплохода "Александр Шемагин" относилась к нам с большой симпатией. Матросы, капитан с помощниками и другие члены экипажа читалинаши газеты, расспрашивали о результатах вылазок в города. В знак особого доверия мы даже получили возможность находиться в капитанской рубке и под наблюдением рулевого по очереди вести теплоход по фарватеру.

Утренний звонок по радиотелефону застал меня именно за этим занятием: я стоял за штурвалом и вёл теплоход к Костроме. Капитан, стоявший рядом и следивший за тем, чтобы теплоход под моим руководством не слишком рыскал вправо и влево, снял трубку, представился, и мы услышали следующую тираду, только я не понял от кого она исходила:

- На Вашем теплоходе следует отряд фашистов. Группа захвата ожидает Ваше судно на причале № 6. Причал № 4 проследуете мимо. Никаких действий самостоятельно не предпринимать. Делайте всё так, как обычно, чтобы не вызвать подозрений. Как фашисты ведут себя?
- Как-как? Команда захвачена, все в трюме заперты, я вот один остался, рулевой и тот ихний, фашистский. Идём куда приказали..
- А куда они приказали? - оживившись, спросил неизвестный.
- Известное дело, в Москву. Готовят штурм Кремля.
- Ладно болтать-то! - опомнился собеседник капитана, - что у вас там происходит?
- Да ничего, дурью не мучайтесь. Нормальные ребята едут.
- Ну ладно, ты не учи нас, кто нормальный, а кто - нет. Понял куда причаливать?
- Так точно!
- Ну так действуй, а не болтай!
- Есть!
- Вот, уроды! - это капитан уже ко мне обратился. Понял, что вас ждёт?
- Чего ж не понять!

Пошёл вниз, предупредил молодёжь о том, что сейчас может произойти. К моей радости никто не испугался, и мы, как ни в чём не бывало, взяли стенд, мегафон, газеты и приготовились к высадке на берег.

Вот уже показался знаменитый памятник Ленину, фигуру которого воткнули на постамент монумента трёхсотлетию династии Романовых.

- Смотри, Вовка-морковка как будто на крыше стоит, - показал капитан на скульптуру.
И точно, с борта теплохода казалось, что Ленин стоит прямо на крыше жилого дома и вот-вот взлетит.
- Тоже мне, Карлсон нашёлся, - рассмеялись ребята.
Впрочем, в данном случае Владимир Ильич нас интересовал не так остро, как "группа захвата". Всё ближе пристань, всё тревожнее на сердце. Подходим. Матросы перекидывают трап, по нему выходят пассажиры осматривать древнюю Кострому. Стоянка - четыре часа. Последними выходим мы, "фашисты". Справа и слева выстроился ОМОН в бронежилетах и с автоматами! Чуть поодаль - мощный военный "Урал" с зарешёченными окнами. Впереди - милиционеры в немыслимом количестве. Лица и у ОМОНовцев и у милиционеров суровые и не предвещают ничего доброго. Хорошо, что в те времена ещё не очень-то было принято кричать задержанным: "Лежать! Руки за спину! Не двигаться!"

Через ОМОНовский коридор идём в сторону начальства. Одновременно ощущаю страх и гордость - за роскошный приём. Не каждый день тебя встречают как президента! Слышу, полковник спрашивает у капитана.

- Где фашисты?
- А хрен его! Может, эти?
И показывает в нашу сторону.
- Эти больше похожи на Гитлер-югенд, - ёрничает первый, - детский сад какой-то, а не фашисты!
- Это вы что ли фашисты? - стараясь казаться предельно строгим, спросил полковник.
- Да что вы, товарищ полковник, это молодёжный отдел нашей редакции, которая проводит агитационный рейд по городам Оки и Волги…
- Документы!
Достаю липовую бумажку за моей же подписью, где написано, что наша редакция отправилась в рекламный маршрут по Волге и Оке. Ни печати, которой у нас тогда вообще не было, ни бланка, так что-то невразумительное отпечатано на машинке. Но даже этот листочек почему-то успокоил полковника.

- А где же фашисты? - он удивлённо поднял брови.
- Да не знаю, в Нижнем какие-то типы сошли, - отвечаю я и смотрю на полковника честными глазами.
- А что в Костроме делать будем? - опять посуровел полковник.
- Как всегда, раздача литературы, беседы с народом…
- Какие беседы! В такое время никаких митингов, собраний! У вас в Москве не поймёшь что творится, а вы хотите, чтобы и здесь началось? Нет, я хочу спокойной жизни своим гражданам. Никаких бесед, запрещаю!
Тут надо отдать должное нашей молодёжи, особенно, девушкам:
- Дяденька, ну мы потихонечку, мы много народу собирать не будем, мы на окраине стендик поставим, часика три листовки пораздаём, и - на пароход! Дяденька, ну разрешите, мы же не фашисты!
- А кто же вы?
- Мы эти, черносотенцы, то есть, черносотенки! - выпалила самая бойкая и самая юная соратница.
- Мне ещё черносотенцев в городе не хватало! Да ещё третьего октября! - уже значительно помягчев, промолвил полковник и, посмотрев на меня, добавил: - Симпатичные у тебя черносотенки, где только берёшь?
- Значит, можно? - окончательно осмелев, засмеялись "симпатичные черносотенки".
- Идите, чтобы глаза мои вас не видели! Только в центр ни ногой! И на теплоход не опоздайте! Подняли шумиху, идиоты! - это уже не нам, а стоявшему рядом капитану.
ОМОНовцы, облачённые в бронежилеты, цепляясь друг за друга автоматами, неуклюже полезли в зарычавший "Урал". Слившись с толпой милиционеров, мы направились к городу, втихушку от полковника раздавая листовки его сотрудникам.

- Мы за вас! - пробежав глазами листовку, тихо сказал молодой сержант. - И полковник - тоже!
Сами того не подозревая, как нарочно, мы установили наш стенд в пятидесяти метрах от …Областного Управления Внутренних Дел. Общение с людьми шло как никогда активно. Вокруг стенда толпились люди, раскупали газеты, расхватывали листовки, ругали Ельцина, Гайдара, Руцкого, Хасбулатова и евреев. Через три часа неожиданно подъехал знакомый "Урал", откуда выскочил знакомый полковник.
- В Москве восстание, положение чрезвычайное. Демонстранты прорвали кольцо ОМОНа, вышли к Белому Дому. Молодёжь не удержались, чтобы не закричать "Ура!"
- Во избежание провокаций сворачивайтесь, мигом на теплоход, и чтоб я никого здесь не видел! - добавил полковник.
Выторговав у него ещё пятнадцать минут для работы, мы под присмотром ОМОНовцев добрались до "Александра Шемагина". Часы показывали 16.00. Кинулись к телевизору, информации мало, хотя тон дикторов заметно изменился. А когда российский канал прервал трансляцию футбольного матча из Владикавказа, зародилась надежда: вдруг случится чудо, и вместо картавоязычных появятся Русские дикторы и скажут, что Ельцин арестован, Гайдар расстрелян, армия и спецслужбы перешли на сторону законнойвласти, результаты приватизации отменены…

Когда мы отправлялись в путь, я был уверен, что мы успеем вернуться до начала серьёзных действий, настолько стабильным казалось положение: ни туда, ни сюда. Я был уверен, что Верховный Совет сумеет продержаться ещё несколько дней, и тогда практически все регионы выступят против Ельцина. Было заметно, что даже у простых людей симпатия к осаждённым увеличивалась, а отношение к Ельцину становилось всё более прохладным. Не хватило чуть-чуть…

Но те же привычные дикторы вдруг сказали, что штурм отбит, что есть убитые, что раненых отвозят в институт Склифосовского и почему-то к Верховному Совету. Возможно, издалека картина видится более рельефно, и в тот самый момент, когда впервые сообщили о том, что штурм отбит, я абсолютно точно понял, что это конец. Можно было не слушать демократическую мразь, которая истерично призывала стрелять, уничтожать, не жалеть. Это был такой сильный удар, такое крушение надежд, что потеряло смысл всё: наша борьба, наша агитация, наши беседы с главами администраций. Я не знал ещё подробностей провокации, не знал, как власти заманили людей в Останкино, что один из БТРов стрелял по телецентру, имитируя атаку "баркашовцев".

Я понял, что те, кто сейчас находятся в Белом Доме, будут убиты. И ничего нельзя сделать! Признаюсь, отчаяние охватило меня полностью. Бессилие угнетало больше всего. Понимание того, что патриоты оказались в грамотно расставленной ловушке, усугубляло тяжкое настроение.

Завтра, в понедельник 4 октября нас ждали в Ярославле. Наш ярославский филиал снял зал в одном из институтов, и времени стоянки теплохода вполне хватало на то, чтобы встретиться и побеседовать с людьми, правда, теперь всё теряло смысл. Теперь вообще всё становилось бессмысленным.

В Белом Доме оставались наши соратники, а мы ничего не могли сделать, даже позвонить. Ни один из телефонов Верховного Совета не отвечал. Ночью никто не спал, все прильнули к телевизору, но это было невыносимо. Кагал неистовствовал, призывая все силы ада на уничтожение Русских патриотов… Наше настроение полностью разделяла команда. О том, чтобы срочно вернуться в Москву, я подумал сразу после сообщения о событиях в Останкино. Но что было делать: вести ребят к Белому Дому? Для чего? Для того, чтобы число молодых безоружных Русских героев увеличилось ещё на несколько человек? Уехать самому и бросить ребят одних? Тоже неправильно. Решил дождаться утра. Ночью прибыли в Ярославль, и в мою каюту сразу явились двое в штатском. Беседовали долго. Убедившись в том, что мы не собираемся совершать противоправных действий, они удалились. А утром ко мне ворвалась делегация молодых черносотенцев с требованием срочно ехать поездом из Ярославля в Москву на помощь нашим. Вместо ответа молча повёл их в салон к телевизору, включил… Штурм Белого Дома был в разгаре.

- Мы опоздали. Два-три часа, и всё кончится, - мрачно сообщил я нашим.
Девчонки заплакали.
- Собирайтесь в город, - приказал я. - Мы ещё не до конца боевое задание выполнили.
Стенд решили не разворачивать. Молча раздавали те листовки, что ещё остались, потом пошли в зал, где собрались люди. Представитель администрации встретил нас у входа, категорически запретил встречаться с людьми: уже было объявлено чрезвычайное положение. Пришлось растолковать ему, что лучше успокоить собравшихся людей, побеседовать с ними, нежели объявлять о невозможности встречи. Это, мол, может только озлобить людей и иметь непредсказуемые последствия. Договорились на пять минут, выступал двадцать, но не в зале, а в фойе.

В это время по Белому Дому прямой наводкой начали бить танки. Состояние пришедших было подавленным, все ждали от властей скорых репрессий, а от нас - слов утешения. Пришлось на время забыть о собственной подавленности, о своём страхе, о тревоге за тех, кто остался в Белом Доме, пришлось находить слова, которые вселяли в людей хоть какую-то надежду. Те, кто оказался посмелее, пошли провожать нас до теплохода, и всю дорогу нам приходилось изображать из себя уцелевший отряд сопротивления, который готов к новым испытаниям и борьбе, но при этом каждый из нас гадал: на какой пристани нас арестуют: прямо в Ярославле, в Угличе или всё же дотянут до Москвы.

Беспрепятственно дошли до теплохода, который стоял в Ярославле на удивление долго: всю ночь и полдня 4 октября. Душевно, по-братски попрощались с провожавшими. Они смотрели на нас так, как будто провожают нас на фронт. Теплоход плавно шёл к Угличу. Белый Дом становился чёрным. На людях старались быть спокойными, но ненависть и бессилие всё больше овладевали нашими душами. Арестовали Руцкого и Хасбулатова.
- Туда и дорога! - прошептали ребята. - А Макашова жалко.
Живы ли наши? Эта мысль не давала покоя. Я ничего не мог с собой поделать, не мог найти слов, чтобы успокоить ребят. Листовки и газеты кончились. Решили, что, несмотря ни на что, в Угличе всё начальство получит письменные решения Верховного Совета. Это единственное, чем мы можем отомстить преступной власти. Отдали молча, прямо в руки, и вышли. Задерживать нас никто даже не пытался.

Последняя остановка перед Москвой - "зелёная стоянка" возле села "Лесная Поляна". Из всего пропагандистского арсенала остались три ксерокопии - решения Верховного Совета о снятии Ельцина с должности. Расклеили на столбах - на самых видных местах. Всё, патроны кончились.

6 октября. Теплоход подходит к Северному Речному вокзалу. Пустой причал. Три милиционера скучают возле парапета.
- Для вас маловато, - грустно шутит капитан, тепло прощаясь с каждым из нас, - вас бы ОМОН встречал.
И действительно, мы прошли мимо милиционеров совершенно спокойно, они даже не обратили внимания на странную группу со стендом и мегафоном. Похоже, про нас просто забыли. Через сорок минут мы уже звонили всем нашим и, Слава Богу, почти все живы, ни одного раненого! Лишь трое "пропали без вести". Спустя три дня двое нашлись - они живые, но избитые, несколько суток провели в камере предварительного заключения. Прошло несколько дней. Мы узнали о том, что ещё один наш соратник содержится в Бутырской тюрьме. Его отпустили только через два месяца.

"Чёрная Сотня" была создана за полтора года до октября девяносто третьего, но именно этот кошмарный год стал не только испытанием для всех нас, но и годом становления организации, годом, сделавшим нашу молодёжь на несколько лет взрослее…

Следующая статья     Содержание номера