183 года назад, 2 февраля 1836 года в Санкт-Петербурге в балагане Лемана произошёл крупный пожар во время традиционных масленичных гуляний. Во время представления от одной лампы, повешенной слишком близко к стене, загорелись клеёнка и стропила. Двери, которые были в балагане, открывались вовнутрь. В панике выбегая, посетители придавили двери, не оставив себе шансов на спасение. Те, кто был впереди, были сбиты с ног задними, которых тоже сбивала нахлынувшая толпа. Дверь быстро загромоздилась и нельзя было найти выход. Упавшие задыхались от напора других. Крыша обрушилась и накрыла толпу. Многие задохнулись от угарного газа, который выделяла обивка балагана. С целью утепления большая часть балагана была обита смоляной клеёнкой и, сверх того, все доски тоже были обмазаны смолой, поэтому пламя очень быстро распространилось. Что характерно, наличие пожарных в ходе массовых гуляний вообще не было предусмотрено. Пока пожарные узнали о пожаре и доехали до места, весь балаган был уже охвачен огнём. Пожарные топорами прорубили стену, но было уже слишком поздно - множество людей уже погибло. Через четверть часа уже всё сгорело, крики умолкли, и среди дымящихся развалин видны были кучи обгорелых трупов. А итоге жертвами пожара стали от 120 до 700 человек. Официально было объявлено о 126 взрослых погибших и 10 тяжело раненых. Многие видели огромный ящик, наполненный костями, собранными в местах, где сильнее всего свирепствовал пожар. Сведения о пожаре пытались скрывать из-за большого количества жертв. Поэт В. Жуковский так описал те события в своём дневнике: «День замечательный бедствиями. В 4 часа загорелся или, лучше сказать, вспыхнул Леманов балаган, в котором находилось - одни говорят до 400, а другие до 500 зрителей. Через час на этом месте осталась одна куча обгорелых дымящихся головешек и трупов. Сколько погибло, ещё неизвестно, кто погиб, также не знают. Найдено, говорят, несколько шпаг, генеральский эполет, много детей. Но подробности неизвестны. Можно сказать, что эти несчастные погибли от того же, от чего так часто у нас умирают люди, падающие без чувств от жару, или лежащие полузамёрзшие на снегу, или раненные на дороге. Им не смеют подавать помощи, дабы не нажить себе беды от полиции. Неслыханное равнодушие врывается в душу проходивших. И здесь, когда загорелся балаган, никто не подумал тронуться с места для спасения; ждали помощи, а полиция подошла, когда уже спасать было некого. Если бы хотя одному пришло в голову крикнуть: ребята, спасайте, - все бы кинулись, и балаган был бы вовремя разобран. Но никому этот крик не мог прийти на ум. Другая замечательная черта, обидная для нашего характера. Через три часа после этого общего бедствия, почти рядом с тем местом, на коем ещё дымились сожжённые тела 300 русских, около которого были недопускаемые к мёртвым полицией родственники, осветился великолепный Энгельгардтов дом, и к нему потянулись кареты, все наполненные лучшим петербургским дворянством, тем, которое у нас представляет всю русскую европейскую интеллигенцию; никому не пришло в голову (есть исключения), что случившееся несчастие есть общее; танцевали и смеялись и бесились до 3-х часов и разъехались, как будто ничего не было. И для чего же съезжались: для того, что бывает ежедневно. И у Мещерских был вечер... были танцы, и С.Н.Карамзина, тридцатилетняя дева, танцевала с своею обыкновенною жадностью, и даже смеялась, когда я сказал ей, что считаю неблагопристойным бал дворянский. В Англии это не могло бы случиться; а если бы случилось, то народ выбил бы все окна освещённой залы. Это ругательство над народным несчастием. Наш народ составлен из отдельных лиц, не связанных никаким общим союзом, исходящим из твёрдой морали, долга. Наш народ составлен из множества зверей, сидящих каждый отдельно на цепи в клетке. Каждый сидит про себя и не заботится о своем товарище; они в одном балагане, и кажутся одним обществом, но все порознь и, кажется, готовы даже рвать своего товарища; спусти их всех с цепи, они разорвут и хозяина, и перегрызут друг друга».
|