Октябрь 1993(из воспоминаний)
October 3rd, 13:58



Утром 3 октября внезапно наступило настоящее бабье лето: не по-детски припекало солнце, и теплый южный ветер гнал на север последние ошметки облаков, открывая голубую бездонность неба.
Привычно воспользовавшись подземным ходом, я отправился на Октябрьскую площадь, где должен был состояться большой митинг, даже не митинг, а «Всенародное вече», как громко именовал такие мероприятия Виктор Анпилов. Эта акция готовилась уже несколько месяцев и, судя по масштабу предыдущих, обещала стать самой массовой из всех. Митинг должен был начаться в 14 часов, но я решил подъехать пораньше, поскольку знал, что Лужков Вече запретил, а значит разгон и «винтилово» могут начаться в любой момент.

Около 13 часов я вышел из вестибюля метро на Октябрьскую площадь. Народу собралось довольно много, люди все время прибывали: выходы из метро не были перекрыты и, хотя повсюду толпилась милиция, густеющую толпу демонстрантов на тротуаре пока не разгоняли. Но, где же организаторы?
Но ни Виктора Анпилова, ни его замов не было видно. Это казалось странным, поскольку «Всенародное вече» было излюбленным детищем Виктора Ивановича, да и заявку на проведение митинга подавали его «Трудовая Россия» и РКРП – партия, лидером которой он считался. Наконец, кто-то из толпы шепнул мне, что Анпилов поехал проводить митинг в другое место.

-- Как в другое, черт подери, здесь же полно людей?
-- Просил объявить, чтобы все ехали на площадь Ильича, там митинговать будем.

А народу уже собралось порядка десяти тысяч. Как их направить на площадь Ильича? Да и, собственно, зачем? Там их точно так же начнут разгонять! Но и здесь уже начинались стычки: то одного, то другого демонстранта хватали бойкие ОМОНовцы, вот одному разбили лицо, вот сбили с ног молодого парня с «имперкой». А на другой стороне улицы уже замелькали дубинки.
Пора было принимать решение. Ситуация подсказывала самый простой выход – уводить людей в сторону от центра, подальше от основного скопления милиции и внутренних войск. Относительно свободен был только один маршрут: по Ленинскому проспекту к площади Гагарина; тот самый маршрут, которым мы шли первого мая. Понятно, что и его могли перекрыть, но все же это было безопаснее, чем дожидаться разгона на месте. И уж тем более нельзя было прорываться к Белому дому.
Такие разговоры я слышал уже несколько дней: «Вот соберется критическая масса людей, и – на прорыв»! Обыкновенно, в глазах говорившего появлялся при этом фанатичный блеск; чувствовалось, что перед его внутренним взором встают картины, одна величественнее другой: миллионные толпы сторонников, братание с войсками, бегство Ельцина, вместе с министрами-капиталистами и – торжество революции (или Конституции, кому как мечталось).
Но всякому разумному человеку было понятно, что миллионы сторонников не выйдут: почти двухнедельное противостояние у стен Дома Советов показало, что актив в Москве исчисляется десятками тысяч человек, что люди устают. В ситуации экстраординарной, можно было рассчитывать на сто-сто пятьдесят тысяч. А этого явно недостаточно, чтобы обратить в бегство министров-капиталистов, вместе с ОМОНом, ОМЗДОНом и внутренними войсками. Не стоило рассчитывать и на братание с армией. Мне казалось, что я убедительно объяснял эти простые вещи революционерам-мечтателям. Но куда там!

-- Граждане, товарищи! – надрывал я слабенькую грудь мегафона, - Призываю вас не вступать в столкновения с милицией. Не нужно давать им повод для применения оружия. На Октябрьской площади проведение Вече невозможно. Призываю вас построиться в колонну и организованно двинуться в сторону площади Гагарина, там мы и проведем митинг.

Люди, сначала неуверенно, потом все активней начали строиться в колонну, голова которой была повернута от центра к площади Гагарина. В колонну встало тысячи три-четыре демонстрантов. Но еще столько же, а может быть и больше, осталось стоять на другой стороне улицы, за милицейским кордоном. Хриплый глас моего мегафона просто не доносился до них. А оставлять их на потеху ОМОНовцам было бы непорядочно. Слава богу, наконец, я повстречал нашего депутата Уражцева, того самого, с которым мы накануне разрулили ситуацию на Смоленке. Я объяснил ему задачу:

-- Виталий, веди людей к площади Гагарина, но не спеша. А я через подземный переход, на ту сторону к Большой Якиманке. Соберу там народ и догоню тебя. Понял?
-- Конечно, понял, - уверенно отвечал Уражцев.
-- Договорились?
-- Договорились, - закивал он головой.

Вручив ему мегафон, я рысью побежал к подземному переходу, выскочил с другой стороны Октябрьской площади и начал собирать наших разбредающихся сторонников.
-- Илья Владиславович, смотрите, там митинг начинается, - дергает меня за куртку боевитая старушка.

В самом начале Ленинского, у метро, действительно, кто-то выступал. Сейчас начнется побоище. Снова кидаюсь в подземный переход, выскакиваю наверх и застываю на месте, не веря своим глазам: порученная Уражцеву колонна, развернулась на 180 градусов и чешет прямо на милицейское оцепление! Во главе демонстрантов сам Виталий, в напяленной на голову каске, с моим мегафоном в руках.
-- Шире шаг! – командует он демонстрантам.

Колонна ускоряет движение. Бегом догоняю ее, хватаю за руку Уражцева:
-- Что ты делаешь? Останови людей!
-- Поздно! – выпучив глаза, кричит он мне.
-- Останови, твою мать!
-- Пошел ты на … - огрызается Виталий.

Несколько минут стою в растерянности, в голове роятся вопросы, ответы на которые уже поздно получать: «Зачем? Кто дал указания? Почему меня не предупредили»?

А в это время первая линия ОМОНа расступается, открывая проход в сторону Крымского моста.

-- Ура! – ликуют демонстранты и устремляются на мост. Там – жиденькая цепочка из двух рядов солдат внутренних войск. Им не остановить толпу: с ходу она врезается в оцепление. Разъяренные мужики расшвыривают малахольных солдатиков, как котят. Они разбегаются в разные стороны, бросая щиты и дубинки, которыми тут же вооружаются демонстранты. Толпа приходит в неистовство и, ускоряя шаг, обрастая по пути все новыми людьми, несется по Садовому кольцу в сторону центра.
У метро «Парк культуры» новое оцепление: ОМОН и милиция – несколько сот человек. Их только что перебросили сюда на грузовиках. Моторы в машинах еще не остыли, в кабинах – растерянные водители. Толпа на ходу разбирает леса ремонтируемого дома и ощетинивается дрекольем. Здесь уже тысяч тридцать - сорок, в основном, молодых парней, рвущихся намять бока ненавистной милиции. ОМОН опрокинут, народ бросается к грузовикам, выбрасывая из кабин ошеломленных милиционеров.
Взревели двигатели; один из водителей пытается уцепиться за дверцу кабины и оказывается под колесами движущегося грузовика. Слава богу, он жив, но ноги, кажется перебиты. Добросердечная женщина вызывает «скорую».
Над одной из машин взвивается красный флаг.

-- Громогласное: «Ура! Вперед к Белому дому»!

Еще один заслон на Зубовской площади – сотен пять – шесть в полной амуниции. Но толпа уже набрала такую энергию, что остановить ее могла бы лишь полностью укомплектованная дивизия внутренних войск. В милицию летят камни и палки; в ответ – газ «Черемуха» и дубинки. Драка идет от души. Грузовик под красным флагом медленно наезжает на милицейские ряды. Те расступаются перед капотом машины, и в прорыв тотчас бросается несколько десятков молодых мужчин с палками и арматурой. Милиция бежит, бросая снаряжение и амуницию. Дорога к Белому Дому открыта.
Толпа повалила на проспект Калинина. Широченная улица оказалась практически безлюдной: движение транспорта было перекрыто, подевались куда-то и обычно многочисленные, праздно гуляющие москвичи. Лишь в сотне метров впереди виднелась редкая цепь милиции, которая быстро откатывалась назад к бывшему зданию СЭВ, занимаемому в то время Московской мэрией. Колонна двигалась стремительно, я почти бежал, но все равно, отстал от ее головы. Вот и поворот к мэрии: перед зданием - вооруженные автоматами ОМОНовцы, проход к Белому дому преграждает баррикада из поливальных машин, за ней спираль Бруно и колючая поволока, но сплошного оцепления вокруг Дома Советов, к которому мы привыкли за последние дни, нет – подевалось куда-то.
-- Разбежались, крысята! – ликуют демонстранты.

Передние ряды уже подбегают к баррикаде, когда со стороны мэрии раздается сухой треск. Потом еще и еще – стреляют одиночными и очередями. Но, кажется, поверх голов, поскольку колонна продолжает движение. И, вдруг, рядом со мной, спотыкаясь, падает человек и охает, держась за ногу.
-- Подстрелили! – стонет он сквозь зубы.

А сам я слышу, как прямо над головой, прочирикали птичками несколько пуль.
-- Ложись! – кричит кто-то, - Ложись!

Часть людей шарахается назад, некоторые инстинктивно ложатся. Падаю и я, оглядываюсь: впереди за низенькими кустиками двое ребят с автоматами, кажется из охраны Руцкого. Один из них, прицелившись, дает короткую очередь по окнам мэрии.
-- Не стрелять! – кричит сухощавый офицер, перебежками приближаясь к ним, - Приказ Ачалова: не стрелять!
-- Не стрелять, так не стрелять, - нехотя соглашается парень, перекидывая за спину автомат.

Треск очередей со стороны мэрии раздается еще несколько секунд и, внезапно стихает. Не видно на улице и вооруженных ОМОНовцев – попрятались. А со стороны Калининского подходит новая порция демонстрантов – еще тысяч пять-семь. Воспрянувший духом народ поднимается в полный рост и устремляется к баррикаде из поливальных машин: кто-то перелезает через них, кто-то пытается подобрать ключи к замкам зажигания. Наконец, это удается и одна из машин, урча и тяжело покачивая полным водой баком, выползает из общего строя. Проход открыт.
Навстречу нам из Белого дома бегут «блокадники»: депутаты, казаки, офицеры, активисты, помощники и, даже, посудомойки, все это время мужественно находившиеся в здании и стоически перемывавшие горы посуды ледяной водой. Незнакомые люди обнимаются и целуются друг с другом.

-- Победа! Мы победили! – одновременно вырывается из тысяч ртов.

Огромная площадь перед Домом Советов быстро заполняется народом. Тысяч восемьдесят - сто, не меньше. Спешу в кабинет Руцкого. Там его нет.
-- Он на митинге выступает, - пояснил его помощник.

На балконе Белого дома яблоку было негде упасть. У микрофона Руцкой, прикрытый бронежилетом, который держат его телохранители:
-- Прошу внимания! Молодежь и боеспособные мужчины! Вот здесь, в левой части строиться. Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и Останкино.
-- Александр Владимирович, - пытаюсь я остановить его, - поговорить надо.
-- Потом, потом, Илья. Сейчас нужно взять этот гадюжник – мэрию. Подключайся.

Спустившись вниз, начинаю формировать колонну. Краем уха слушаю выступление Хасбулатова:
-- Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки, для того, чтобы взять Кремль и узурпатора бывшего – преступника Ельцина.

Народ ревет от восторга. Все верят, что войска с минуты на минуту начнут переходить на нашу сторону. И, вроде бы, есть уже первые ласточки: две роты Софринской бригады, вместе с командиром, перешли на сторону Верховного Совета. Правда, без оружия. Но Хасбулатов обещает танки, значит, вот-вот будут.

Собрав человек пятьсот, начинаю движение к мэрии. Там уже идет заваруха, у подъезда мечутся люди, слышны автоматные очереди.
-- Давай зайдем с другой стороны, с черного хода, - шепчет мне на ухо один из моих парней. Из оружия у него только ОМОНовский щит, да черенок от лопаты.

Пока огибаем мэрию с тыла, все уже кончено, это ясно по торжествующим крикам толпы. Действительно, в здание широким потоком вливается народ, какие-то молодые парни срывают с флагштока бело-сине-красный флаг и водружают красное полотнище.
Слышны разговоры: «Там нашли оружие и деньги – целую кучу! Наверное, для премиальных ментам заготовили».

У главного входа в здание небольшое скопление людей – человек тридцать-сорок. Суета, крики:
-- Напился кровушки народной – кровопийца! Бей его, бей, не жалей!
-- Что там происходит? – спрашиваю у своего помощника Сорокина, - Коля, разберись!
-- Вице-премьера правительства Москвы бьют - Александра Брагинского, - докладывает он мне через минуту, - Его захватили в здании мэрии.
-- С ума они, что ли посходили? Прекратить, прекратить избиение! – кричу я, пытаясь прорваться через беснующуюся толпу.
-- Пропустите меня! – пробую я пробиться к избиваемому человеку, - но настроенные на суд Линча активисты, отпихивают меня локтями. А Брагинский уже весь в кровоподтеках: лицо опухло и из левого уха тонкой струйкой течет кровь.
-- Дайте-ка, дайте-ка мне! – тонко голосит пожилой ветеран, прорываясь к жертве с суковатой палкой в руках, - На тебе, сука! На тебе! – приговаривает он, опуская палку на голову вице-премьера.

«Ведь убьют сейчас»! – с ужасом думаю, и тут же вспоминаю, что под мышкой у меня пистолет, для подобных случаев как раз и пригодный.
-- Разойдись, мать вашу! - и выстрел в воздух, - Разойдись, говорю!

Люди притихли и сделали шаг назад, ветеран выронил свое «орудие возмездия» и нырнул в толпу.
-- Он же враг! – недоумевали активисты, - он же отдавал приказ стрелять в людей!
-- Суд разберется! А пока ему, как пленному, должна быть гарантирована безопасность. В соответствие с Женевской конвенцией, - добавляю для пущей важности, - Отведите его в Белый дом, передайте охране, - кивнул я помощникам.

Пистолет Макарова, в сочетании с Женевской конвенцией, возымели действие и линчеватели, хотя и с кислыми выражениями на лицах, стали разбредаться. А я отправился к Руцкому, чтобы понять, каков план дальнейших действий.

(Продолжение следует)

http://ivkonstant.livejournal.com/

Октябрь 1993 (продолжение)
October 3rd, 21:50



Руцкого я встретил, бегущим по коридору Дома Советов. Вид у него был боевой: глаза горели, усы воинственно топорщились.
-- Александр Владимирович, какие указания будут?

Руцкой на мгновение задумался.
-- Вот что: собирай людей и поезжай в Останкино. Только будьте аккуратнее! Задача – добиться для меня прямого эфира. Сегодня же, чем быстрее, тем лучше. Нужно объявить народу о низложении Ельцина.

-- Брагин не даст нам эфира, я его знаю.
-- Даст, если мы поднажмем. Нужно, чтобы людей собралось побольше. Давай, двигай!

Выбежав на улицу, ищу водителей для поездки в Останкино. Добровольцы сразу же нашлись. Нашлись и исправные грузовики, в которые моментально набилась сотня активистов. Остальные должны были подтянуться пешим ходом.

-- Поехали штурмовать Империю лжи, - веселилась молодежь, составлявшая большинство в нашей команде.

В любой стране телевидение, так или иначе, контролируется государством (даже если ТВ считается независимым или общественным). В любой стране телевидение работает на политическую элиту (даже критикуя ее) и дискредитирует оппонентов власти. Но далеко не везде и не всегда средства массовой информации позволяют себе объявить оппозиции настоящую информационную войну. Но в России начала 90-ых годов почти все СМИ и особенно телевидение устроили самую настоящую травлю всех оппонентов Ельцина. Высмеивание, глумление, сфабрикованные обвинения, чудовищные сравнения и прямая ложь - в ходе подготовки государственного переворота все использовалось самым беззастенчивым образом. Такой изощренности массового промывания мозгов советское время не знало. Это стало ноу-хау новой «демократической» журналистики. И ничего удивительного в том, что к телевидению приклеился ярлык «Империя лжи», в такой ситуации не было. Кстати, многие герои той информационной войны и сегодня активно светятся на голубых экранах, с тем же пафосом обрушиваясь – но теперь уже на своих бывших кумиров.

С песнями и свистом выехали на Калининский, свернули на Садовое кольцо, и лоб в лоб столкнулись с колонной Анпилова, который двигался со своими людьми в сторону Белого дома.

-- Витя! Мы в Останкино! Давай с нами! – кричат ему из машин.

Виктор Иванович не заставил себя долго уговаривать и, перемахнув через борт грузовика, приземлился у меня на коленях.
-- Это хорошо, что с нами Анпилов. Он красный, а мы белые, забористый ерш получается, - зубоскалят спутники.

По городу двигалась военная техника: одно время мы ехали параллельно колонне спецназовцев, весело махавших нам руками с брони БТРов.
-- Армия с народом! – уверяли мы друг друга.

На подъезде к Останкино наша уверенность стала улетучиваться: неподалеку от телецентра в зеленке притаилась пара бронетранспортеров, а вдоль здания стояла цепь солдат дивизии Дзержинского. Морды у военных казались суконными, вступать в беседы с нами никто из них не желал.

Народ у телецентра уже собирался: человек триста – четыреста демонстрантов столпилось напротив одного из подъездов. Входная стеклянная дверь оказалась запертой. За стеклом маячили военные в касках и бронежилетах. Постучал, помахал депутатским удостоверением:
-- Приехал переговорить с руководством телевидения.

Входная дверь открылась, меня пропустили в тамбур. Проход преградили двое спецназовцев в масках с автоматами в руках.
-- Что нужно?
-- Мне нужно переговорить с директором «Останкино» Брагиным Вячеславом Ивановичем, вот мои документы.

Один из них взглянул на мое удостоверение и пошел звонить по телефону. Вскоре вернулся:
-- Брагин не будет с Вами разговаривать, он занят.
-- Ну, кто-нибудь из замов, у меня поручение Верховного Совета.

Спецназовец щелкнул предохранителем автомата и упер мне в грудь вороненый ствол,
-- Покиньте помещение. У Вас тридцать секунд. Потом буду стрелять.

Оснований сомневаться в серьезности намерений человека в маске я не имел и вынужден был ретироваться. К этому времени к телецентру подтянулась колонна Макашова – пара сотен демонстрантов и десятка полтора вооруженных бойцов. Вооружены они были автоматами, и лишь у одного парня имелся в распоряжении противотанковый гранатомет.
-- Трофейный, – с гордостью говорил он.

Впрочем, обращаться со своим трофеем боец явно не умел: он растерянно вертел это серьезное оружие в руках, пытаясь приладить к нему гранату, но никак не мог справиться с этой задачей, и граната периодически выскальзывала у него из рук, грохаясь с металлическим лязгом на асфальт.
-- Друг, ты так нас поубиваешь, - с опаской обратился к нему немолодой отставник, - отдал бы ты кому-нибудь эту игрушку.
-- Это мой трофей, я его добыл, - оскорбился боец.
-- Ну, давай, я тебя хотя бы научу с ним обращаться, - предложил ветеран.

Дальнейшие события показали, что полученный урок впрок бойцу не пошел. В это время на улице шел митинг, в котором принимало участие все больше людей. Демонстранты подходили целыми колоннами и отдельными группами; в конце концов, у телецентра собралось не менее десяти тысяч человек. Содержание выступлений не отличалось разнообразием: ораторы напоминали телевизионщикам, что телецентр построен на народные деньги и, следовательно, служить должен народу, а не банде узурпатора Ельцина. Затем, как обычно, следовали речевки. Самая популярная: «Ельцин – на нары, Руцкой – президент»!

Тем временем Макашов тоже сходил на переговоры с руководством телевидения, которые окончились точно так же безрезультатно. Из Белого дома по рации передавались победные реляции и обещания скорого прибытия войск, «верных Конституции и присяге», но время шло, а войска, если и прибывали, то исключительно к противной стороне. Уже смеркалось, а никакого приемлемого для сторонников Верховного Совета разрешения ситуации не просматривалось.Тут кто-то подсказал Макашову, что митинговать у этого здания телецентра (АСК 1) нет смысла, поскольку прямой эфир транслируется из здания напротив (АСК 3) и что туда и надо стучаться. Стали перебираться на другую сторону улицы Академика Королева, по обеим сторонам которой и расположен телецентр. Снова переговоры с какими-то мелкими милицейскими начальниками, опять безрезультатные. В дверях и окнах здания мелькают многочисленные спецназовцы, вооруженные и оснащенные с ног до головы.
Такое впечатление, что их с каждым часом становится все больше.

Макашов начинает нервничать.
-- Всем вооруженным, построиться у входа в телецентр, - командует он, остальным отойти в сторону!

Жиденькая цепочка бойцов Макашова производила жалкое впечатление. Особенно нелепо выглядел гранатометчик, с колена прицелившийся в сторону спецназовцев из подразделения «Витязь». Как на грех, он опять потерял гранату, и лихорадочно старался пристроить ее на место. Тут появился грузовик, попытавшийся протаранить вход в телецентр, но так и не справившийся со своей задачей – из-за высокой кабины он застрял в дверях.
-- Безоружным и журналистам отойти в сторону! – повторил приказ Макашов.

Внутри вдруг образовалась какая-то холодная пустота: не знаю, каким местом, но я почувствовал, что сейчас, сию минуту – начнется! И сделал шаг в сторону, вжавшись спиной в узкий бетонный проем между двумя окнами. И тут же все загрохотало: в вестибюле здания раздался громкий хлопок, и из всех окон телецентра, тысячи трассирующих пуль понеслись в густую толпу, разрывая плоть безоружных людей. Многие падают, корчатся на земле, кричат, зовут на помощь. Но огонь, с каждой секундой становится лишь сильнее и беспощаднее. Снайперы стреляют с крыши соседнего здания. Прицельно бьют по журналистам, по добровольцам, пытающимся вытаскивать раненых, расстреливают подъехавших врачей скорой помощи.

И справа, и слева от моего ненадежного убежища из окон вырываются снопы трассирующих пуль; я медленно, спиной, опускаюсь на землю и, прижимаясь к цоколю здания, ползу в сторону. Вот какое-то невысокое ограждение, переваливаюсь через него, снова ползком, низко над головой поют трассеры, в метре от меня, пули выбивают искры из каменного бордюра. Еще несколько метров ползком, а дальше короткими перебежками. Наконец, добираюсь до небольшой рощицы из сотни деревьев, там полно людей, прячущихся от огня. Пытаюсь укрыться за не слишком массивным деревом, где уже нашел убежище один человек.
-- Потеснись, друг, - прошу его.

Он освобождает для меня добрую половину ствола. Теперь можно и перекурить.
-- Привет, Илья, дай затянуться.

В неверном огоньке потухающей спички узнаю Эдуарда Лимонова – писателя и активиста оппозиции.
Отдышавшись, осматриваюсь: площадка перед зданием телецентра завалена телами убитых и раненых. Никаких попыток штурма, разумеется, никто не предпринимает. Какой «штурм», когда соотношение сил примерно один к пятидесяти в их пользу? Более того, никто и не думает открыть ответный огонь – бессмысленно: противник в укрытие, перестрелка только умножит жертвы. Удивительно, но демонстранты не разбежались по домам: большинство отступило на несколько сот метро, остановилось и ждет.
Чего ждет? Наверное, обещанной помощи войск, «верных Конституции».

А эти мясники из «Витязя» бьют направо и налево, перенося огонь все дальше от телецентра. Число убитых и раненых растет, много случайных жертв. Вижу фантасмагорическую картину: сильно подвыпивший мужчина, с баяном в руках и в сопровождение двух тоже не очень трезвых дам, неспешно идет посреди улицы, распевая во все горло: «Славное море - священный Байкал». Ему кричат: «Куда, стой, туда нельзя, там стреляют»!
-- А мне по… - отмахивается тот и продолжает движение.
-- Стой. Стой. Убьют!

Спутницы певца, наконец, понимают, куда они попали и бросаются врассыпную. Но мужчина бесстрашно продолжает движение: «Эй, баргузин, пошевеливай вал»! Длинная пулеметная очередь наискось прошивает его тело вместе с баяном, он судорожно дергается, падает и навеки замолкает. Низко пригибаясь, перебежками, отправляюсь на поиски Макашова. Нахожу его в той же рощице – это единственное укрытие вокруг. Он мрачен и подавлен.

-- Альберт! Что делать будем?
-- Уводить людей.
-- А что там с обещанными войсками?
-- Не будет никаких войск, уводите людей!

Перебегаю от дерева к дереву. Пытаюсь объяснить людям ситуацию:
-- Уходите.
-- Куда?
-- Куда угодно. Домой.
-- А как же телевидение?
-- Черт с ним, с телевидением.

И в этот момент раздается нестройное, но громкое «Ура»! Из-за дальнего от нас угла телецентра появляется бронетранспортер, с развивающимся на башне красным флагом – тем самым – серпастым и молотастым.
-- Наши пришли! – в восторге кричат люди.

И, действительно, поравнявшись со зданием телецентра, БТР открывает огонь по первому этажу, где медленно разгорается пламя пожара.
-- Так их - палачей, садистов, - радуется народ.

А БТР движется дальше и вдруг, развернув башню, переносит огонь на рощицу, служащую укрытием демонстрантам. Первая очередь крупнокалиберного пулемета рубит ветки у нас над головой. Вторая – точнее; и вот уже падают люди, только что радостно кричавшие «Ура»! Наконец, народ неохотно начинает расходиться. Но стрельба не прекращается, озверевшие вояки расходуют немереный боезапас, поливая огнем все, что подает признаки жизни километра на полтора вокруг. К раненым не подойти, бьют прицельно.
Выручают герои-одиночки: парень лет двадцати пяти, вскочил за руль брошенной поливальной машины, и резко сдав задним ходом, подкатил к раненому. По водовозу стреляют: из пробитого бака хлещет вода, но водитель, выскочив из машины, подхватывает искалеченное тело и относит его в кабину. Минута – и раненый в руках медиков. Тут же эта операция повторяется вновь, и так до тех пор, пока не глохнет пробитый двигатель машины.
-- Спасибо, герой! – обнимаю я парня.
-- Да, какой я герой, - отмахивается он, - Проезжал на тачке мимо, вижу – людей мочат по беспределу. Надо помогать.

Совсем низко над нашими головами проходит пулеметная очередь.
-- Уходим. Уходим! – обнимаю я спасителя за плечи.

-- У меня тачка рядом, - улыбается он, - Давай подвезу. Куда тебе?
-- Белый дом знаешь?
-- Как не знать. Поехали.
По дороге разговариваем:
-- Так ты и в самом деле случайно здесь оказался?
-- В натуре! Я за политикой не слежу. У нас свои дела.
-- У кого, у вас?
Он весело лыбится:
-- У правильных пацанов. С зоны я, недавно откинулся.
-- Ну и что там, на зоне, думают обо всех этих переменах?
-- А, что думать? Думай – не думай, а пайка стала меньше. А телевизором сыт не будешь. Да и вообще наш брат начальство не любит, ни мусорское, ни кремлевское.
-- А депутатов?
-- Один черт: власть, она и есть власть, как клопы на народе.

Вот и Белый дом. Вокруг него непривычно пустынно: милицейское оцепление разбежалось; защитники на баррикадах есть, но их не слишком много – видно, весть об Останкинском побоище донеслась и сюда. Кое-кто предпочел отсидеться дома.
Не отвечая ни на какие расспросы, я бегу прямо в приемную Руцкого.
Там пусто, лишь дремлют в углу два охранника. Александр Владимирович один – сидит за своим столом, что-то пишет при свете работавшего от аккумулятора ночника.
-- Беда, Саша! – выпалил я с порога.

-- Знаю, - тихо ответил Руцкой, - садись, - глаза у него запавшие и больные.
-- В Останкино – бойня: завалили до сотни человек. Расстреливают все, что движется, не щадят ни журналистов, ни врачей.
-- Я в курсе.
-- Утром они будут здесь.
Руцкой неопределенно пожал плечами:
-- Посмотрим.
-- Что смотреть? Это очевидно. Подтянут войска, окружат и расстреляют. А наш Белый дом, как мышеловка – все на виду. Конечно, я человек не военный, но даже мне понятно, что оборонять это здание невозможно.
-- Не паникуй! – распушил усы Руцкой, - Войска уже идут нам на помощь. Я только что связывался с командирами – танковая дивизия в трех часах хода от Москвы. Утром поднимаем вертолетный полк. Если эти мерзавцы начнут обстрел Верховного Совета, вертолетчики их сметут ракетами! – кажется, он сам верил своим словам.

-- Вертолетчики вертолетчиками. Но в любом случае, завтра здесь будет бой. Безоружных людей из Белого дома нужно выводить. А бойцы должны немедленно занять высотные здания по периметру обороны, иначе там сядут их снайперы. Отдай команду.

-- Ни в коем случае! – вскинулся Руцкой, - Выводить людей из Белого дома нельзя – это наша крепость. Наоборот, всех нужно стягивать сюда. Как ты не понимаешь: Дом Советов – это символ законной власти. Они не решатся на глазах у всего мира расстрелять парламент. А всех, кто выйдет отсюда, перебьют, как куропаток.
-- Они решатся расстрелять парламент. Теперь точно решатся. И произойдет это уже через несколько часов. Но последнее слово за тобой – ты – президент. Решай. Я все сказал.

От Руцкого я вышел с чувством приближающейся неминуемой катастрофы. Ни в каких танкистов и вертолетчиков я уже не верил, как не верил и в способность наших лидеров принимать в критической ситуации адекватные решения. В голове гвоздем сидела жуткая мысль: «Завтра нас будут убивать». Помешать этому я не мог, уклоняться от своей участи не хотел. Оставалось постараться с достоинством принять неизбежное.

Единственная роскошь, которую я мог себе позволить, это прощание с семьей. До утра было еще несколько часов.

Через два часа я снова был в Белом доме. В кабинет тьма, хоть глаз коли, помощники прикорнули на полу. Есть время и возможность подумать. Что это было – весь этот день 3 октября 1993 года: вспышка народного гнева, стихия или хорошо подготовленная провокация?

К вопросу о провокациях и провокаторах я мысленно возвращался не один раз. По зрелому размышлению - весь конец сентября (и раньше) и вплоть до расстрела — это одна огромная и множество больших и малых провокаций.
http://ivkonstant.livejournal.com/

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Конституционного Суда Российской Федерации

О соответствии Конституции Российской Федерации действий и решений Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина, связанных с его Указом "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года №1400 и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года

21 сентября 1993 года, город Москва

Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д.Зорькина, заместителя Председателя Н.В.Витрука, секретаря Ю.Д.Рудкина, судей Э.М.Аметистова, Н.Т.Ведерникова, Г.А.Гаджиева, А.Л.Кононова, В.О.Лучина, Т.Г.Морщаковой, В.И.Олейника, Н.В.Селезнева, О.И.Тиунова, Б.С.Эбзеева,

рассмотрев в судебном заседании действия и решения Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина, связанные с его Указом "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года №1400 и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года,

руководствуясь статьей 1651 Конституции Российской Федерации, пунктом 3 части второй и части четвертой статьи 1 и статьями 74, 77 Закона о Конституционном Суде Российской Федерации,

пришел к заключению:

Указ Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года №1400 и его Обращение к гражданам России 21 сентября 1993 года не соответствуют части второй статьи 1, части второй статьи 2, статье 3, части второй статьи 4, частям первой и третьей статьи 104, части третьей пункта 11 статьи 1215, статье 1216, части второй статьи 1218, статьям 1651, 177 Конституции Российской Федерации и служат основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 12110 или 1216 Конституции Российской Федерации.

Председатель Конституционного Суда
Российской Федерации
В.Д.Зорькин

Секретарь Конституционного Суда
Российской Федерации
Ю.Д.Рудкин

Егор Гайдар и снайперы в октябре 1993 года
Кровавая бойня у стен российского парламента, когда 3 октября 1993-го «главный спасатель» Сергей Шойгу выдал тысячу автоматов первому заместителю Председателя Совета Министров Егору Гайдару, готовившемуся «защищать демократию» от Конституции. Более 1000 ед. стрелкового оружия (автоматов АКС-74У с боезапасом!) из МЧС было роздано Егором Гайдаром в руки «защитников демократии», в т.ч. боевикам Боксера. В «предрасстрельную» ночь у Моссовета, куда Егор Гайдар созвал по ТВ в 20:40, собрались толпы хасидов! А с моссоветовского балкона кое-кто попросту призывал убивать «этих свиней, называющих себя русскими и православными». В книге Александра Коржакова «Борис Ельцин: от рассвета до заката» сообщается, что когда Ельцин назначил захват Белого дома на семь утра 4 октября с прибытием танков, группа «Альфа» отказалась идти на штурм, считая все происходящее антиконституционным и потребовав заключение Конституционного суда. Вильнюсский сценарий 1991 г., где «Альфе» был нанесен самый подлый удар, словно под копирку, был повторен в Москве в октябре 1993 г.:http://expertmus.livejournal.com/3897... И там, и здесь были задействованы «неизвестные» снайперы, которые стреляли в спину противоборствующим сторонам. В одном из сообществ на наше сообщение о снайперах последовал комментарий, что «это были израильские снайперы, которые под видом спортсменов были размещены в гостинице «Украина», откуда и вели прицельный огонь». Так откуда же взялись те самые БТРы с вооруженными гражданскими лицами (!), которые и открыли ПЕРВЫМИ огонь по защитникам парламента, спровоцировав всё дальнейшее кровопролитие? Между прочим, у МЧС были не только «белые КАМАЗы», с которых раздавали оружие у Моссовета, но и бронетехника! Годом раньше, ночью 1 ноября 1992-го, Шойгу, присланный тем же Гайдаром (тогда еще и.о. премьера) во Владикавказ для урегулирования осетино ингушского конфликта, передал в подчинение североосетинской милиции 57 танков Т-72 (вместе с экипажами).

Что это вообще такое?

Горе строящему на крови

Обращение в Государственную Думу
священников Русской Православной Церкви

Настоящее обращение продиктовано требованием нашей совести, поскольку мы не можем мириться с молчаливым одобрением или приятием как неизбежного зла массового убийства сотен безоружных людей 3-4 октября 1993 года в Москве. Изучив доступные нам материалы, опубликованные в печати свидетельства очевидцев, как защитников парламента, так и президентской стороны, а также выслушав многих из тех, кто был непосредственно вовлечен в эти события, мы пришли к следующим выводам:

1. Расстрел в течение дня 4 октября боевыми танковыми снарядами, в том числе зажигательного действия, Дома Советов России невозможно квалифицировать как "необходимую оборону" президентской стороны от вооруженной оппозиции. В распоряжении президента и правительства находились силы, способные обеспечить прекращение сопротивления и вывод всех гражданских лиц без кровопролития - это спецподразделение "Альфа". Однако оно было задействовано только тогда, когда множество жертв этих боевых действий уже стало фактом.

2. Стрельба по безоружным людям, находившимся в зоне оцепления у Дома Советов утром 4 октября (около 7 часов утра), привела к многочисленным жертвам. Огонь велся без предупреждения на поражение из БТРов крупнокалиберными пулеметами.

3. Вечером 4 октября в непосредственной близости от Дома Советов, на стадионе, расстреливались защитники парламента.

4. 3 октября в районе ТЦ "Останкино" велась стрельба пулеметами из БТРов по скоплениям людей, не принимавших никакого участия в действиях вооруженных лиц по проникновению в здание телецентра. Только лишь эти четыре частных вывода позволяют сделать некоторые общие:

1. Имеют место массовые немотивированные преднамеренные убийства.

2. Эти убийства совершены с особой жестокостью. И совершены они не отдельными уголовниками, а самой государственной властью, которая открыто взяла на себя ответственность за них, наградив высшими государственными наградами тех руководителей Министерства обороны и МВД, чьи подразделения были задействованы в этих трагических событиях.

Власть тем самым предполагает, что в сознании граждан эти действия правомерны и, таким образом, по существу совершает их от лица граждан страны. Это вынуждает нас либо оправдать эти действия, тем самым стать их соучастниками и согласиться перед лицом Божия правосудия нести за них ответственность; либо внутренне отречься от этих действий власти и, оставаясь законопослушными гражданами, заявить о полном неприятии как самих этих действий, так и той духовной силы, которая вдохновила их.

Всё вышеизложенное заставляет нас обратиться в Государственную Думу с тем, чтобы в ближайшее же время была сформирована парламентская комиссия, которая могла бы обеспечить объективное расследование трагических событий 3-4 октября 1993 года в Москве с привлечением многочисленных свидетелей.

Мы убеждены, что никакое государственное строительство невозможно, если в основании его не положен нравственный закон "Не убий", если граждане лишены права слышать и знать правду, если, наконец, злу не дается обществом нравственная оценка и тем самым ему не ставится предел. "Горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою!" (Авв. 2, 12).

Священники Русской Православной Церкви: прот. Александр Кузяев, прот. Владислав Свешников, прот. Александр Шаргунов, иером. Андрей Крехов, иером. Кирилл Семенов, иер. Димитрий Балтрукевич, иер. Ярослав Гнып, иер. Илья Гришутин, иер. Владимир Гриценко, иер. Валерий Гурин, иер. Георгий Крылов, иер. Максим Козлов, иер. Владимир Переслегин, иер. Борис Трещанский, иер. Михаил Таран, иер. Леонид Царевский, иер. Сергий Шумилов, иер. Владимир Александров, протодиакон Сергий Голубцов, священник Русской Зарубежной Православной Церкви Стефан Красовицкий.

Ельцинские «герои» октября 1993 г. Руководители штурма Дома Советов



Непосредственно штурмом Дома Советов руководил министр обороны П.Грачев, ему помогал зам. министра обороны генерал К.Кобец . Помощником у генерала Кобеца был генерал Д.Волкогонов. (По свидетельству Ю.Воронина в разгар расстрела Белого Дома он заявил ему по телефону: «Ситуация изменилась.

Президент, как Верховный главнокомандующий, подписал приказ министру обороны о штурме Дома Советов и взял всю ответственность на себя. Мы подавим путч любой ценой. Порядок в Москве будет наведен силами армии.»)

Воинские части, участвовавшие в штурме, и их командиры:
2-я гвардейская мотострелковая (Таманская) дивизия, командир - генерал-майор Евневич Валерий Геннадьевич.
4-я гвардейская танковая (Кантемировская) дивизия, командир - генерал-майор Поляков Борис Николаевич.
27-я отдельная мотострелковая бригада (Теплый Стан), командир - полковник Денисов Александр Николаевич.
106-я воздушно-десантная дивизия, командир - полковник Савилов Евгений Юрьевич.
16-я бригада спецназа, командир - полковник Тишин Евгений Васильевич.
216-й отдельный батальон спецназа, командир - подполковник Колыгин Виктор Дмитриевич.занимавшиеся подготовкой штурма

Наибольшую ретивость при подготовке штурма проявили следующие офицеры 106-й ВДД:
командир полка подполковник Игнатов А.С.,
начальник штаба полка подполковник Истренко А.С.,
командир батальона Хоменко С.А.,
командир батальона капитан Сусукин А.В.,
а также офицеры Таманской дивизии:
зам. командира дивизии подполковник Межов А.Р.,
командир полка подполковник Кадацкий В.Л.,
командир полка подполковник Архипов Ю.В.

По Дому Советов стреляли из танков исполнители преступных приказов из 12-го танкового полка 4-й (Кантемировской) танковой дивизии, составившие добровольческие экипажи:
зам. командира танкового батальона майор Петраков И.А.,
зам. командира танкового батальона майор Брулевич В.В.,
командир батальона майор Рудой П.К.,
командир разведывательного батальона подполковник Ермолин А.В.,
командир танкового батальона майор Серебряков В.Б.,
зам. командира мотострелкового батальона капитан Масленников А.И.,
командир разведывательной роты капитан Башмаков С.А.,
старший лейтенант Русаков.

Как были оплачены убийцы:

Участникам штурма Дома Советов, в качестве вознаграждения было выплачено:
- Офицерам по 5 млн. рублей (примерно 4200 долларов) каждому;
- омоновцам выдавалось дважды по 200 тысяч рублей (примерно 330 долларов);
- рядовые получили по 100 тысяч рублей и так далее.

Всего же на поощрение особо отличившихся было затрачено, судя по всему, не менее 11 млрд. рублей (9 млн. долларов) - такая сумма была вывезена с фабрики Гознака и... пропала(!). (В то время курс доллара был 1200 руб.)

Задолбали стенатели........

Вообще-то стыдно такого не знать. Это убийство бандитами Ельцина
Русских людей прямо в центре Москвы.

И к чему это хамское замечание?

Да, не новость, что здравицы негодяям от хомячков-охранителей, холуёв и лизоблюдов вам милее и ласкают слух

А это для тех кто не знаком с нашей позицией в 1993 году и для тех, кто не знал как мы тогда пытались бороться с жидовской оккупацией России.

1993 год. 21 сентября. Вечер. Не созваниваясь, все соратники собираются возле Белого Дома. Описывать то, что там было, нет смысла - об этом написаны десятки книг и тысячи статей.

Наше положение осложнялось тем, что ещё в середине лета мы решили проделать агитационный маршрут на рейсовом теплоходе по маршруту "Москва - Нижний Новгород - Москва". Заранее были куплены билеты, приготовлены стенды, отпечатаны листовки, газеты, словом, задумка была такой - объехать волжские и окские города, пообщаться с людьми, раздать литературу, найти новых соратников. Отъезд был назначен на утро 28 сентября. И чем явственнее приближалась эта дата, тем больше сомнений возникало: пускаться ли в это путешествие либо оставаться в Белом Доме? Посоветовавшись с организаторами обороны, решили в поездку по городам отправить молодёжь во главе со мной, а остальных оставить в Москве в Белом Доме.

- Думаю, ваша задача будет не менее важной, чем наша, - сказал какой-то депутат. - Очень важно, чтобы регионы поддержали нас, а не преступников. Так что это ваше первое боевое задание, - обратился он к молодым черносотенцам.

В нашу задачу входила не только агитация населения. В каждом областном центре, в каждом населённом пункте мы должны были ознакомить руководство с письменными решениями Верховного Совета, которые должны были нам выдать в последний день перед отъездом.

До 27 сентября все мы находились на "боевом посту". Кто-то оставался в Белом Доме на ночь, кто-то уходил домой. Я, разумеется, ночевал у себя, так как до Белого Дома от моей квартиры - десять минут пешком.

Утром 27 сентября, в последний день перед отплытием, Белый Дом заблокировали, и пройти туда стало практически невозможно. Уезжать же без документов Верховного Совета в данной ситуации было и бессмысленно и безнравственно. Понимая, что иным путём пробраться к осаждённым возможности нет, я, дождавшись ночи, подошёл к воротам стадиона, огляделся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, полез внутрь через высокие железные ворота. И вдруг к ужасу заметил, что из темноты под фонарный свет неожиданно вышел майор милиции и внимательно посмотрел на меня. Наши глаза встретились. Немая сцена продолжалась несколько долгих секунд, затем майор отвернулся и отправился в противоположную сторону. Слава Богу, и среди милиции были люди, которые не поддерживали бандитскую демократическую власть…

Всё остальное было "делом техники". Пробежав через футбольное поле, с грустью окинув взглядом футбольные ворота, которые я не один раз защищал от форвардов соперников, я оказался у противоположных, уже не футбольных, ворот. Выглянул из-за них на улицу, и понял, что нахожусь в расположении своих, за казачьей заставой. Казаки встретили моё появление удивлённо и радостно. Мы обнялись, пожелали друг другу успехов, а через каких-нибудь полчаса я тем же образом перебрался обратно. В руках у меня находилась целая пачка свежих решений Верховного Совета, предназначенных для волжских и окских городов.

Наш теплоход, пустившийся в свой последний рейс в сезоне, отошёл утром 28 сентября с Южного речного вокзала, и первой пристанью оказалась Рязань. Сразу же мы отправились в Рязанский Областной Совет. По всему было видно, что царили анархия и смутное время. Милиция даже не решилась задержать нас, когда мы в форме "Чёрной Сотни" прошли в кабинет к столь высокому начальству. Начальство было напугано, приняло документы и обещало действовать согласно решениям Верховного Совета. Оставшись довольными друг другом, мы на прощание поругали Руцкого за бездарное руководство сопротивлением Ельцину и провокационную политику, но решили, что пока иного президента нет, будем подчиняться этому, всё же законному, руководителю страны. Во время этого же визита мы узнали, что никаких распоряжений, никаких документов из "ставки Руцкого" в Рязани до нашего приезда никто не получал. Интересно, а если бы мы не отправились в поездку?

Поработав с руководством области, мы вышли на улицы Рязани. Рассказав многочисленным желавшим о том, что происходит в Москве и снабдив большим количеством литературы, едва успели к отправлению теплохода.

В Касимове - живописном древнем городе на Оке, - сценарий был таким же. Посещение администрации, пикет, разговоры с народом… В древнем Муроме программа стала разнообразнее: пришлось писать объяснение представителю местных чекистов. Товарищ очень заинтересовался нашим пикетом и, узнав, что мы путешествуем на теплоходе, переписал все данные: название теплохода, количество остановок и, судя по последующим событиям, сообщил наши координаты "компетентным товарищам" из других городов.

Далее события развивались по нарастающей. В администрации Нижнего Новгорода мы наткнулись на своих сторонников и передали им документы к их величайшей радости.

- Теперь нам будет легче работать, - уверяли нас депутаты Областного Совета. - Слава Богу, что вы не нарвались на наших противников, коих в этом немцовском логове предостаточно.

…На Покровке - эдаком нижегородском Арбате, где мы развернули нашу агитацию, - милиция появилась неожиданно. Два "воронка" подъехали одновременно, оттуда выскочили сотрудники и потребовали объяснений. Дескать, кто, откуда, по какому случаю в центре города проводится пикет без соответствующих разрешений и т.д. Оказавшись в одном из "воронков", я был уверен, что никакого теплохода больше не увижу, но, о, чудо! После того, как я рассказал о цели нашего вояжа, нас не только отпустили, но даже не потребовали "убираться вместе с нашим стендом", и мы спокойно доработали до отхода нашего судна.

Надо сказать, что команда небольшого двухпалубного теплохода "Александр Шемагин" относилась к нам с большой симпатией. Матросы, капитан с помощниками и другие члены экипажа читалинаши газеты, расспрашивали о результатах вылазок в города. В знак особого доверия мы даже получили возможность находиться в капитанской рубке и под наблюдением рулевого по очереди вести теплоход по фарватеру.

Утренний звонок по радиотелефону застал меня именно за этим занятием: я стоял за штурвалом и вёл теплоход к Костроме. Капитан, стоявший рядом и следивший за тем, чтобы теплоход под моим руководством не слишком рыскал вправо и влево, снял трубку, представился, и мы услышали следующую тираду, только я не понял от кого она исходила:

- На Вашем теплоходе следует отряд фашистов. Группа захвата ожидает Ваше судно на причале № 6. Причал № 4 проследуете мимо. Никаких действий самостоятельно не предпринимать. Делайте всё так, как обычно, чтобы не вызвать подозрений. Как фашисты ведут себя?
- Как-как? Команда захвачена, все в трюме заперты, я вот один остался, рулевой и тот ихний, фашистский. Идём куда приказали..
- А куда они приказали? - оживившись, спросил неизвестный.
- Известное дело, в Москву. Готовят штурм Кремля.
- Ладно болтать-то! - опомнился собеседник капитана, - что у вас там происходит?
- Да ничего, дурью не мучайтесь. Нормальные ребята едут.
- Ну ладно, ты не учи нас, кто нормальный, а кто - нет. Понял куда причаливать?
- Так точно!
- Ну так действуй, а не болтай!
- Есть!
- Вот, уроды! - это капитан уже ко мне обратился. Понял, что вас ждёт?
- Чего ж не понять!

Пошёл вниз, предупредил молодёжь о том, что сейчас может произойти. К моей радости никто не испугался, и мы, как ни в чём не бывало, взяли стенд, мегафон, газеты и приготовились к высадке на берег.

Вот уже показался знаменитый памятник Ленину, фигуру которого воткнули на постамент монумента трёхсотлетию династии Романовых.

- Смотри, Вовка-морковка как будто на крыше стоит, - показал капитан на скульптуру.
И точно, с борта теплохода казалось, что Ленин стоит прямо на крыше жилого дома и вот-вот взлетит.
- Тоже мне, Карлсон нашёлся, - рассмеялись ребята.
Впрочем, в данном случае Владимир Ильич нас интересовал не так остро, как "группа захвата". Всё ближе пристань, всё тревожнее на сердце. Подходим. Матросы перекидывают трап, по нему выходят пассажиры осматривать древнюю Кострому. Стоянка - четыре часа. Последними выходим мы, "фашисты". Справа и слева выстроился ОМОН в бронежилетах и с автоматами! Чуть поодаль - мощный военный "Урал" с зарешёченными окнами. Впереди - милиционеры в немыслимом количестве. Лица и у ОМОНовцев и у милиционеров суровые и не предвещают ничего доброго. Хорошо, что в те времена ещё не очень-то было принято кричать задержанным: "Лежать! Руки за спину! Не двигаться!"

Через ОМОНовский коридор идём в сторону начальства. Одновременно ощущаю страх и гордость - за роскошный приём. Не каждый день тебя встречают как президента! Слышу, полковник спрашивает у капитана.

- Где фашисты?
- А хрен его! Может, эти?
И показывает в нашу сторону.
- Эти больше похожи на Гитлер-югенд, - ёрничает первый, - детский сад какой-то, а не фашисты!
- Это вы что ли фашисты? - стараясь казаться предельно строгим, спросил полковник.
- Да что вы, товарищ полковник, это молодёжный отдел нашей редакции, которая проводит агитационный рейд по городам Оки и Волги…
- Документы!
Достаю липовую бумажку за моей же подписью, где написано, что наша редакция отправилась в рекламный маршрут по Волге и Оке. Ни печати, которой у нас тогда вообще не было, ни бланка, так что-то невразумительное отпечатано на машинке. Но даже этот листочек почему-то успокоил полковника.

- А где же фашисты? - он удивлённо поднял брови.
- Да не знаю, в Нижнем какие-то типы сошли, - отвечаю я и смотрю на полковника честными глазами.
- А что в Костроме делать будем? - опять посуровел полковник.
- Как всегда, раздача литературы, беседы с народом…
- Какие беседы! В такое время никаких митингов, собраний! У вас в Москве не поймёшь что творится, а вы хотите, чтобы и здесь началось? Нет, я хочу спокойной жизни своим гражданам. Никаких бесед, запрещаю!
Тут надо отдать должное нашей молодёжи, особенно, девушкам:
- Дяденька, ну мы потихонечку, мы много народу собирать не будем, мы на окраине стендик поставим, часика три листовки пораздаём, и - на пароход! Дяденька, ну разрешите, мы же не фашисты!
- А кто же вы?
- Мы эти, черносотенцы, то есть, черносотенки! - выпалила самая бойкая и самая юная соратница.
- Мне ещё черносотенцев в городе не хватало! Да ещё третьего октября! - уже значительно помягчев, промолвил полковник и, посмотрев на меня, добавил: - Симпатичные у тебя черносотенки, где только берёшь?
- Значит, можно? - окончательно осмелев, засмеялись "симпатичные черносотенки".
- Идите, чтобы глаза мои вас не видели! Только в центр ни ногой! И на теплоход не опоздайте! Подняли шумиху, идиоты! - это уже не нам, а стоявшему рядом капитану.
ОМОНовцы, облачённые в бронежилеты, цепляясь друг за друга автоматами, неуклюже полезли в зарычавший "Урал". Слившись с толпой милиционеров, мы направились к городу, втихушку от полковника раздавая листовки его сотрудникам.

- Мы за вас! - пробежав глазами листовку, тихо сказал молодой сержант. - И полковник - тоже!
Сами того не подозревая, как нарочно, мы установили наш стенд в пятидесяти метрах от …Областного Управления Внутренних Дел. Общение с людьми шло как никогда активно. Вокруг стенда толпились люди, раскупали газеты, расхватывали листовки, ругали Ельцина, Гайдара, Руцкого, Хасбулатова и евреев. Через три часа неожиданно подъехал знакомый "Урал", откуда выскочил знакомый полковник.
- В Москве восстание, положение чрезвычайное. Демонстранты прорвали кольцо ОМОНа, вышли к Белому Дому. Молодёжь не удержались, чтобы не закричать "Ура!"
- Во избежание провокаций сворачивайтесь, мигом на теплоход, и чтоб я никого здесь не видел! - добавил полковник.
Выторговав у него ещё пятнадцать минут для работы, мы под присмотром ОМОНовцев добрались до "Александра Шемагина". Часы показывали 16.00. Кинулись к телевизору, информации мало, хотя тон дикторов заметно изменился. А когда российский канал прервал трансляцию футбольного матча из Владикавказа, зародилась надежда: вдруг случится чудо, и вместо картавоязычных появятся Русские дикторы и скажут, что Ельцин арестован, Гайдар расстрелян, армия и спецслужбы перешли на сторону законнойвласти, результаты приватизации отменены…

Когда мы отправлялись в путь, я был уверен, что мы успеем вернуться до начала серьёзных действий, настолько стабильным казалось положение: ни туда, ни сюда. Я был уверен, что Верховный Совет сумеет продержаться ещё несколько дней, и тогда практически все регионы выступят против Ельцина. Было заметно, что даже у простых людей симпатия к осаждённым увеличивалась, а отношение к Ельцину становилось всё более прохладным. Не хватило чуть-чуть…

Но те же привычные дикторы вдруг сказали, что штурм отбит, что есть убитые, что раненых отвозят в институт Склифосовского и почему-то к Верховному Совету. Возможно, издалека картина видится более рельефно, и в тот самый момент, когда впервые сообщили о том, что штурм отбит, я абсолютно точно понял, что это конец. Можно было не слушать демократическую мразь, которая истерично призывала стрелять, уничтожать, не жалеть. Это был такой сильный удар, такое крушение надежд, что потеряло смысл всё: наша борьба, наша агитация, наши беседы с главами администраций. Я не знал ещё подробностей провокации, не знал, как власти заманили людей в Останкино, что один из БТРов стрелял по телецентру, имитируя атаку "баркашовцев".

Я понял, что те, кто сейчас находятся в Белом Доме, будут убиты. И ничего нельзя сделать! Признаюсь, отчаяние охватило меня полностью. Бессилие угнетало больше всего. Понимание того, что патриоты оказались в грамотно расставленной ловушке, усугубляло тяжкое настроение.

Завтра, в понедельник 4 октября нас ждали в Ярославле. Наш ярославский филиал снял зал в одном из институтов, и времени стоянки теплохода вполне хватало на то, чтобы встретиться и побеседовать с людьми, правда, теперь всё теряло смысл. Теперь вообще всё становилось бессмысленным.

В Белом Доме оставались наши соратники, а мы ничего не могли сделать, даже позвонить. Ни один из телефонов Верховного Совета не отвечал. Ночью никто не спал, все прильнули к телевизору, но это было невыносимо. Кагал неистовствовал, призывая все силы ада на уничтожение Русских патриотов… Наше настроение полностью разделяла команда. О том, чтобы срочно вернуться в Москву, я подумал сразу после сообщения о событиях в Останкино. Но что было делать: вести ребят к Белому Дому? Для чего? Для того, чтобы число молодых безоружных Русских героев увеличилось ещё на несколько человек? Уехать самому и бросить ребят одних? Тоже неправильно. Решил дождаться утра. Ночью прибыли в Ярославль, и в мою каюту сразу явились двое в штатском. Беседовали долго. Убедившись в том, что мы не собираемся совершать противоправных действий, они удалились. А утром ко мне ворвалась делегация молодых черносотенцев с требованием срочно ехать поездом из Ярославля в Москву на помощь нашим. Вместо ответа молча повёл их в салон к телевизору, включил… Штурм Белого Дома был в разгаре.

- Мы опоздали. Два-три часа, и всё кончится, - мрачно сообщил я нашим.
Девчонки заплакали.
- Собирайтесь в город, - приказал я. - Мы ещё не до конца боевое задание выполнили.
Стенд решили не разворачивать. Молча раздавали те листовки, что ещё остались, потом пошли в зал, где собрались люди. Представитель администрации встретил нас у входа, категорически запретил встречаться с людьми: уже было объявлено чрезвычайное положение. Пришлось растолковать ему, что лучше успокоить собравшихся людей, побеседовать с ними, нежели объявлять о невозможности встречи. Это, мол, может только озлобить людей и иметь непредсказуемые последствия. Договорились на пять минут, выступал двадцать, но не в зале, а в фойе.

В это время по Белому Дому прямой наводкой начали бить танки. Состояние пришедших было подавленным, все ждали от властей скорых репрессий, а от нас - слов утешения. Пришлось на время забыть о собственной подавленности, о своём страхе, о тревоге за тех, кто остался в Белом Доме, пришлось находить слова, которые вселяли в людей хоть какую-то надежду. Те, кто оказался посмелее, пошли провожать нас до теплохода, и всю дорогу нам приходилось изображать из себя уцелевший отряд сопротивления, который готов к новым испытаниям и борьбе, но при этом каждый из нас гадал: на какой пристани нас арестуют: прямо в Ярославле, в Угличе или всё же дотянут до Москвы.

Беспрепятственно дошли до теплохода, который стоял в Ярославле на удивление долго: всю ночь и полдня 4 октября. Душевно, по-братски попрощались с провожавшими. Они смотрели на нас так, как будто провожают нас на фронт. Теплоход плавно шёл к Угличу. Белый Дом становился чёрным. На людях старались быть спокойными, но ненависть и бессилие всё больше овладевали нашими душами. Арестовали Руцкого и Хасбулатова.
- Туда и дорога! - прошептали ребята. - А Макашова жалко.
Живы ли наши? Эта мысль не давала покоя. Я ничего не мог с собой поделать, не мог найти слов, чтобы успокоить ребят. Листовки и газеты кончились. Решили, что, несмотря ни на что, в Угличе всё начальство получит письменные решения Верховного Совета. Это единственное, чем мы можем отомстить преступной власти. Отдали молча, прямо в руки, и вышли. Задерживать нас никто даже не пытался.

Последняя остановка перед Москвой - "зелёная стоянка" возле села "Лесная Поляна". Из всего пропагандистского арсенала остались три ксерокопии - решения Верховного Совета о снятии Ельцина с должности. Расклеили на столбах - на самых видных местах. Всё, патроны кончились.

6 октября. Теплоход подходит к Северному Речному вокзалу. Пустой причал. Три милиционера скучают возле парапета.
- Для вас маловато, - грустно шутит капитан, тепло прощаясь с каждым из нас, - вас бы ОМОН встречал.
И действительно, мы прошли мимо милиционеров совершенно спокойно, они даже не обратили внимания на странную группу со стендом и мегафоном. Похоже, про нас просто забыли. Через сорок минут мы уже звонили всем нашим и, Слава Богу, почти все живы, ни одного раненого! Лишь трое "пропали без вести". Спустя три дня двое нашлись - они живые, но избитые, несколько суток провели в камере предварительного заключения. Прошло несколько дней. Мы узнали о том, что ещё один наш соратник содержится в Бутырской тюрьме. Его отпустили только через два месяца.

"Чёрная Сотня" была создана за полтора года до октября девяносто третьего, но именно этот кошмарный год стал не только испытанием для всех нас, но и годом становления организации, годом, сделавшим нашу молодёжь на несколько лет взрослее…

Сколько можно одно и то же повторять? Вдобавок разбавляя стенания откровенным бредом про "толпы хасидов".....

Пока все не узнают о том, что там реально случилось и по каким причинам.

И что же там реально случилось? И по каким таким таинственным причинам?