Мы привыкли встречать Воскресение Христово в Храме Божием, затем идти домой разговляться крашеными яичками, куличами и прочими яствами. Иначе пришлось отмечать Пасху русским женщинам пятьдесят лет назад. Описала этот случай мученичества... еврейка и коммунистка, посаженная в ГУЛАГ во время партийных чисток. Мы оставляем ее текст без изменений и комментариев.
* * *
Севастийские мученики в ГУЛАГе
...Очень поддержали нас в ту смертельно опасную для нас весну и те примеры душевной стойкости, которые преподали нам наши полуграмотные воронежские религиозницы. В конце апреля того года была Пасха. Несмотря на то, что именно воронежские всерьез, без "туфты", выполняли норму, что на них главным образом и держался производственный план нашего Седьмого километра, Кузен (кличка начальника конвоя - ред.) и слушать не стал, когда они начали просить освободить их от работы в первый день праздника.
- Мы вам, гражданин начальник, эту норму втрое отработаем, только уважьте...
- Никаких религиозных праздников мы не признаем, и агитацию вы мне тут не ведите! С разводом в лес! И попробуйте только не работать ... Это с вами там, в зоне, чикаются, акты составляют да опера тревожат. А я с вами и сам управлюсь... По-рабочему...
И этот злодей дал своим злоденятам конкретное указание. Мы увидели все это. Из барака, откуда они отказывались выходить, повторяя: "Нынче Пасха, Пасха, грех работать", их выгнали прикладами. Но придя на рабочее место в лесу, они аккуратно составили в кучу свои пилы и топоры, степенно расселись на все еще мерзлые пни и стали петь молитвы. Тогда конвоиры, очевидно выполняя инструкцию Кузена, приказали им разуться и встать босыми ногами в наледь, в холодную воду, выступившую на поверхность лесного озерка, еще скованного льдом.
Помню, как бесстрашно вступилась тогда за крестьянок старая большевичка Маша Мино.
- Что вы делаете, - кричала она на стрелков, и голос ее срывался от гнева, - ведь это крестьяне. Как смеете вы восстанавливать их против Советской власти! Жаловаться будем! И на вас управу найдем...
В ответ - угрозы и даже выстрелы в воздух. Не помню уж, сколько часов длилась эта пытка, для религиозниц - физическая, для нас - моральная. Они стояли босиком на льду и продолжали петь молитвы, а мы, побросав свои инструменты, метались от одного стрелка к другому, умоляя и уговаривая, рыдая и крича.
Карцер в ту ночь был забит так, что даже стоять было трудно. И тем не менее ночь прошла незаметно. Все время шел спор между нашими. Как расценивать поведение воронежских? Фанатизм или настоящая человеческая стойкость в отстаивании свободы своей совести? Называть их безумными или восхищаться ими? И самое главное, волнующее: смогли бы мы так?
Спорили так жарко, что почти полностью отвлеклись от голода, изнурения, вонючей сырости карцера.
Интереснее всего, что ни одна из часами стоявших на льду воронежских не заболела. И норму уже на следующий день они выполнили на сто двадцать.
Е.С.Гинзбург. "Крутой маршрут".
|