Зарегистрирован: Пт апр 28, 2006 3:00 am
Сообщения: 5924
Откуда: Чёрная Сотня, Москва
Вероисповедание: Православный
|
Вот вам классический пример жыдовского пейсателя-русофоба,который оказал большое влияние на советских лдей и которого даже нас заставляли читать в школе.
Бабель, Исаак Эммануилович
http://ru.wikipedia.org/wiki/Бабель,_Исаак_Эммануилович
Вот Октябрина мне сказала,что Бабеля она не читала,но это ,вероятно,хороший писатель.
Я нашёл неплохую статью Буровского об этом ПЕЙСателе,где неплохо и с цитатами рассматривается Бабель.Октябрина,это для тебя - почитай для общего развития.
Ато стыдно же тебе,комуннистке, не знать таких певцов революции (кстати,Бабель был чекистом),как Ицхак Бабель!
" Бабелю не нравится в русских все, начиная с цвета волос, модуляций голосов, причесок и формы носа и ушей.
Солдаты у него — причем солдаты его собственной армии! — это “тифозное мужичье”, которое “катило перед собой привычный гроб солдатской смерти. Оно прыгало на подножки нашего поезда и отваливалось, сбитое ударами прикладов. Оно сопело, скреблось, летело вперед и молчало” [153, с. 137—138]. Русские— это “белесое, босое волынское мужичье” [153, с. 89], а “Россия, невероятная, как стадо платяных вшей...” [153, с. 128].
Слово “аристократ” и даже “принц” повторяется у него в нескольких местах, но всегда только по отношению к евреям. Ни один русский и никогда, ни в одном из рассказов Бабеля, не назван аристократом. Ни один. Даже Александр III для Бабеля не кто иной, как “детинушка”, а члены его семьи вызывают откровенное раздражение и отвращение.
О русских и евреях в “Конармии” говорится даже в разных выражениях, как о представителях разных видов.
То это “немой мальчик с оплывшей, раздувшейся белой головой и с гигантскими ступнями, как у взрослого мужика” [153, с. 136]. То женщина, выдающая за ребенка куль соли, чтобы проехать в эшелоне. Но ее разоблачают, сбрасывают с поезда на ходу и убивают из винтовки [153, с. 85].
Ну ладно, И. Бабель не любил всего русского. Но вот как он рассказывает о людях, которые ему явно симпатичны и к которым он относится, как к дорогим сородичам: “Пот, розовый, как кровь, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняющего человеческого мяса” [188, с. 147]. “.. .Насосавшись, как трефные свиньи (контрабандного ямайского рома), еврейские нищие оглушительно начали стучать костылями. Эйхбаум, распустив жилет, сощуренным глазом оглядывал бушующее собрание и любовно икал” [188, с. 150]. “Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призыв боевой трубы” [188, с. 150].
И в других рассказах — практически во всех — то же самое. Даже в автобиографическом “Пробуждении” дети — это “заморыши с синими раздутыми головами” [189, с. 240].
Даже женщину-врача изображает именно в тот момент, когда она обмывает трупик младенца, и “вода бриллиантовой струей стекала по вдавившейся, пятнистой спинке” [191, с. 215].
Ну, язык Бабеля — это особая тема. Все эти “он думает об выпить хорошую стопку водки”, “не имей эту привычку быть нервным на работе”, “погиб через глупость”, “плачу за покойником, как за родным братом”, “мине нарушают праздник”, “или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я сделаю конец своей жизни”,— по существу, просто демонстрация плохого русского. У Джека Лондона описывается “пиджин-инглиш”, упрощенный до идиотизма английский, служивший общению с дикарями на островах Тихого океана. Бабель постоянно сворачивает на своего рода “пиджин-рашен”, ев-рейско-одесский вариант “твоя моя нехолосо понимай”.
Казалось бы, можно и избавиться от такого языка по мере приобщения к культуре... Один из друзей нашей семьи, А. Каз (широко известный своими работами по созданию еврейских земледельческих поселений), например, нанимал логопеда, чтобы избавиться от грассирования: считал, что культурный человек вполне может говорить и без акцента. Но И. Бабель, вероятно, не видит такой необходимости.
Получается необычный и вряд ли распространенный эффект: описание чего-то очень дорогого для автора вызывает у читателя в основном рвотный рефлекс. Ощущение такое, как будто от страниц его рассказов даже пахнет плохо: то ли какой-то прогорклой пищей, то ли прелыми тряпками... В абщем, пахнет, как из обезьянника или из бичовского притона, где с год или два не мыли и не проветривали.
Сочетать чтение Бабеля с едой или читать его перед тем, как пойти в гости к приличной чистоплотной женщине, я искренне не советую читателю.
Но эта неаппетитная литература находит последователей и в 1970—1980-е годы. Хорошо помню, с каким ажиотажем брали книжки И. Бабеля на книжных толкучках в 1970-е. С какими сладострастными стонами, прижимая к груди томик творений, с каким восторгом! Несомненно, И. Бабель оказал на духовную жизнь советского общества никак не меньшее воздействие, чем К. Симонов, М. Горький, Ю. Герман или М. Булгаков. И несравненно большее, чем его современники, люди с такой же судьбой,— Пильняк, обэриуты, Маяковский..."(с)
Источник:
http://www.lebed.com/2005/art4289.htm
|
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
