Быв мучен безмерным страхом, Петр забыл о своих обещаниях и покоряется человече-
ской немощи, как бы умерши от страха и не зная, что говорит. Но ты разумей у меня и в воз-
вышенном смысле-что Петр уличается служанкою, то есть человеческою немощью, вещью
низменною и приличною рабам; уличается до тех пор, пока петух, пропевши, не привел его
в чувство. Петух означает слово Христово, не позволяющее, чтобы мы расслабели и спали,
но говорящее: «бодрствуйте» и
Встань, спящий
(Еф. 5, 14). Этим-то словом, как бы некиим
алектором, пробужденный Петр, вышедши вон из двора архиерейского, то есть из состояния
ослепленного ума, заплакал, выйдя из нечувствия. Пока он был во дворе ослепленного ума,
не плакал, потому что не чувствовал, но как скоро вышел из него, пришел в чувство.

Странное и неожиданное дело! Когда Петр видел, как только задерживали Учителя, он до такой степени воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало большее обнаружить негодование, более воспламениться, слыша такие поругания, — тогда он отрекается! Кого, в самом деле, не привело бы в ярость то, что происходило тогда? И, однако, ученик, побежденный страхом, не только не показывает никакого негодования, но и отрекается, не сносит угрозы бедной, бессильной служанки. И не однажды, но и в другой и третий раз отрекается, и в короткое время, и не перед судьями, так как он был во дворе, и служанка спрашивала его тогда, когда он выходил за ворота. Не тотчас почувствовал он и свое падение. Лука говорит, что Иисус воззрел на него (Лук. 22:10), т. е. он не только отрекся, но и тогда, как пел петух, не вспомнил сам по себе, а надобно было, чтоб напомнил ему опять Учитель: взор служил ему вместо голоса. Так он был поражен страхом! Марк же повествует, что петух запел, когда Петр отрекся в первый раз; потом вторично запел, когда тот отрекся в третий раз (Марк 14:68—72), — то есть, точнее, пересказывает о слабости ученика и об его оцепенении от ужаса; а Марк узнал об этом от учителя своего, так как был спутником Петра. Поэтому тем более надлежит удивляться ему, что он не только не скрыл падения учителя своего, но напротив. Потому-то яснее прочих и рассказал об этом, что был учеником.

так во время Спасительной Страсти, когда Господь сказал Своим Ученикам: «Вси вы соблазнитеся о Мне в нощь сию» (Мф.26:31), он, не веруя сему, возразил. И не только это, но и поставил себя выше остальных, говоря: «Аще и вси соблазнятся, но не аз» (Мф.26:33. Мк.14:29); выставляет себя в сравнении с остальными, как бы, вследствие дерзости, сбитый с пути, дабы и более прочих (затем) смирившись, со временем явиться более светлым; не как Адам, который подвергнувшись искушению и вместе с тем быв побежден, был окончательно уничтожен, но — подвергнувшись искушению и на короткое время быв побежден, затем победить искусителя. Каким образом? — Немедленным осуждением себя и великой печалью и покаянием, и сильнейшим врачеством для умилостивления Бога — слезами; ибо — «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19); и: — «печаль бо яже по Бозе покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор.7:10); и: — «сеющий в слезах» — молитву, «в радости пожнет» — отпущение грехов.

Именно так. Апостол Петр никогда не был трусом. Почему же он сказал, что не знает ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА? Потому что наверняка надеялся как-то освободить Христа из плена, а если бы признался, что является учеником Иисуса, то был бы тоже схвачен, и уж точно не смог бы способствовать Его освобождению.

Мф.26:69. Петр же сидел вне на дворе.
Он сидел вне, чтобы видеть исход дела. И не приближался он к Иисусу, чтобы как-нибудь не зародилось подозрение у слуг.

Мф.26:72—73. И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру.
Я знаю, что некоторые благочестивые под влиянием любви к апостолу Петру так изъясняют это место, что будто апостол отрекся не от Бога, а от человека, и что смысл [его слов] такой: «Я не знаю человека, потому что знаю [Его как] Бога». Насколько такое толкование легкомысленно, благоразумный читатель понимает: они так защищают апостола, что Бога представляют виновным во лжи. Действительно, ведь если апостол не отрекся, то Господь произнес ложь, когда сказал: «Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня». Обрати внимание: Он говорит: «отречешься от Меня», а не: «от человека».

Мф.26:73.[окончание] Точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя.
Это значит не то, что Петр был из чужого народа или говорил на другом языке. На самом деле, и обличавшие его, и он, обличаемый, были евреи; а значит это то, что каждая область и страна имела свои особенности, и [или»: так что] говорящий не мог избегнуть особенностей простонародного выговора. Вот почему и Ефрафеи [или: Ефремляне], по свидетельству Книги Судей (Суд. 12:6) не могли выговорить условленного слова (σύνθημα, или σύμβολον) [шибболет произносили: сибболет].

Мф.26:74—75. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько.
В другом Евангелии мы читаем, что после отречения Петра и пения петуха, Спаситель посмотрел на Петра и взглядом Своим вызвал его к горьким слезам. Да и не могло быть того, чтобы человек, созерцавший свет мира, оставался во тьме отречения. "И выйдя вон, плакал горько". Сидя у входа в дом Каиафы, он не мог принести покаяния; вышел он из совета нечестивых, чтобы нечистоту робкого отречения омыть горькими слезами.

То что он не собирался этого делать, когда шел - да, конечно. А вот как можно собираться или не собираться говорить что-либо, когда уже говоришь, это только таким продвинутым, как Анатольев понятно.