ОРФОГРАФИЯ СТАРАЯ И НОВАЯ
Введение новой орфографии было знаковым явлением в революции большевиков
Общеизвестно, что алфавит как знаковая система является фундаментом любой культуры. Не случайно поэтому, что большевики, создавая новую, «пролетарскую» культуру, первым делом поспешили «исправить» азбуку и орфографию.
Декрет Совнаркома «О введении новой орфографии» вышел 10 октября 1918 года, а 13 октября был опубликован в Известиях Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов (первая редакция декрета печаталась в газете «Известия» от 23 декабря 1917 года). Он был подписан замнаркома просвещения М. Покровским и управделами совнаркома В. Бонч-Бруевичем. Декрет устанавливал новые правила правописания, разработанные Народным комиссариатом просвещения, в соответствии с которыми:
исключались буквы «ять», «фита», «ер», I («и десятиричное»), а также de facto - «ижица», не упомянутая в декрете;
в родительном падеже прилагательных, причастий и местоимений -АГО, -ЯГО заменялось на -ОГО, -ЕГО (напр., глупаго - глупого), в именительном и винительном множественного числа женского и среднего родов -ЫЯ, -ИЯ - на -ЫЕ, -ИЕ (пустыя - пустые);
ОНЕ заменялось на ОНИ; ЕЯ - на ЕЕ и проч.
Согласно Декрету, «все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т.п.), все документы и бумаги должны с 15-го октября 1918 г. печататься согласно при сем прилагаемому новому правописанию».
На протяжении своей истории русское письмо непрерывно развивалось, а с начала XVIII века - на уровне государственных реформ. Это были: Петровская реформа 1707-10 годов, три небольших реформы Академии наук (1735, 1738, 1758) и наконец, советская реформа 1917-18 годов. Идея реформы орфографии обсуждалась в научных кругах задолго до 17 года, но не разделялась многими учеными. В 1912 году были даже приняты «Постановления орфографической подкомиссии» с проектом изменений правописания, не получившие, однако, государственного утверждения. Научные дискуссии разрешила революция.
Реформа проводилась жестко и кардинально. Чтобы преодолеть сопротивление частных издательств, из многих типографий были изъяты наборные литеры с «ять» и «твердым знаком». Это привело к тому, что в течение нескольких лет после революции внутри слов вместо твердого знака применялся апостроф. Сразу возникли и другие сложности, в частности совпадение омонимов, от чего все языки стараются избавиться (ср. напр. франц. ver - vers - verre - vert: разные слова, совпадающие по звучанию). Так, советское «миру мир» (заимствованное из богослужебного «мира мiрови у Господа просим») поражает своей бессмысленностью. Все дело в том, что первый «мiръ» - «земля, вселенная»; второй «миръ» - «согласие, единодушие, дружба». А есть еще «миропомазание», при котором, по словам Ильина, «не помазуют ни вселенной, ни покоем».
Иван Александрович Ильин в своей статье «О русской орфографии» подробно исследовал новые правила и возникающие из-за них двусмысленности. Недаром, видимо, Марина Цветаева до конца жизни писала в старой орфографии. Впрочем, как отмечает В.А. Истрин в своей книге «1100 лет славянской азбуки» (1963), «наиболее непримиримые враги советского строя не признавали новой орфографии вплоть до настоящего времени». Что касается заграницы, то почти все эмигрантские издания долгое время, а некоторые и до сих пор, печатались в старой орфографии.
Большевистская реформа орфографии стала зримым проявлением ломки культуры и приспособления грамоты для нужд рабочего класса. Реформа шла в одном русле с требованием «сбросить Пушкина с корабля современности».
Виктор Фомин
оригинал статьи:
http://www.pravoslavie.ru/press/glagol/08/06.htm
Предисловие к брошюре «Краткое пособие по старой орфографии русского языка».
«Русское зерцало», 1999. (транслитерировано со старой орфографии)
Важный аспект Русской Революции — <культурная революция>, долженствовавшая явить миру новую культуру и отменить старую — эта последняя обрекалась на частичное уничтожение, забвение, а то <самое ценное>, чем решались загрузить корабль современности, беспощадно препарировалось и лишалось своего истинного веса и значения. Один из краеугольных камней новой культуры — орфографическая реформа, которую можно смело назвать созданием нового русского языка. Реформа имела невидимые большинству современников, но поистине сатанинские цели: пресечь духовную преемственность, лишить русский народ его прошлого, чтобы тем вернее формировать <нового человека>. Реформа содействовала также раздроблению русского народа, так как старая орфография была и создавалась общею для всех русских: ею пользовались и Григорий Сковорода в 18 веке, и карпато-русские писатели в 19 — 20 вв.
Культурная элита не приняла реформу. Ее отвергли лучшие поэты (Блок,
Цветаева, Вяч. Иванов, чтобы не называть многих других), писатели (Бунин и все остальные писатели первой эмиграции, мыслители (И. Ильин писал статьи против нового правописания, которое он называл кривописанием).
Часто говорят в защиту новой орфографии, что она предложена Императорской Академией Наук. Да, действительно, проект реформы возник в недрах Академии. Но он был там же и похоронен, т. к. Академия имела обыкновение изучать всякий вопрос со всех сторон, учитывая все <за> и <против>. Мало того, бывшая Императорская Академия Наук была учреждением, дольше всех сохранявшим в Советской России старую орфографию, в чем ей помогали остатки ее былой свободы (до революции академические издания не подлежали цензуре).
Не была индифферентна к проблеме орфографии и Церковь, несмотря на множество проблем жизненно важных и трудностей смертельно опасных. В официальном Церковном Календаре на 1919 год на 4-й странице обложки мельчайшим шрифтом напечатано: <Церковный Календарь набран по новой орфографии. Так требовал Отдел по делам печати; только под этим условием им разрешено печатание Календаря>.
Показательно отношение к орфографии той части русского народа, которая
избежала большевицкого плена. Между мировыми войнами русское правописание, сохранявшееся в эмиграции, было знаком и знаменем общей <ностальгической> культурной установки. Глубокие изменения принесла Вторая германская война. Эмиграция, вобравшая в себя миллионы беженцев из Советской России, при всем своем политическом антибольшевизме, в каком-то существенном аспекте включилась в советскую культуру, стала одним из ее звеньев. Отчасти это связано с влиянием либерального Запада, под которое все больше подпадала эмиграция. А Запад давно уже <понял и принял> не только Великий Февраль, но и Великий Октябрь. Частным проявлением этого было принятие большевицкой орфографии почти всей послевоенной эмиграцией. Особо стояла Зарубежная Церковь, как некий печальный рыцарь старой и вечной России, сохранявшая и частично сохранившая до наших дней этот символ дорогого прошлого.
В последние годы, однако, произошли такие большие изменения, что сложились условия нового духовного и культурного самоопределения. Но видны и масштабы утрат. Страна завалена репринтами дореволюционных изданий самого разного содержания, но книготорговцы жалуются, что такие книги <идут> хуже, чем набранные <современным шрифтом>. Спорадически появляются новые издания, набранные по старой орфографии, но, за немногими исключениями, они заслуживают двойки. Церковные издания распространили новое правописание и на церковно-славянские книги, что грозит окончательным падением клиросной культуры. Отношение общества к старой орфографии смутное. С одно стороны, появилось немало людей, любящих щегольнуть ером на конце слова. С другой стороны, многие имеющие гуманитарные университетские дипломы отказываются читать книги, набранные по старой орфографии, потому что она представляется им непреодолимой трудностью, а для массы людей некнижных нет разницы между старой орфографией и церковно-славянским языком.
————————
Сторонники <упрощения> орфографии обычно взывают к фонетическому принципу письма. Их идеал — <пишу, как слышу и произношу>. Но этот принцип очевидным образом не может проводиться вполне последовательно. Во множестве диалектальных и личных особенностей теряется единство языка. И к тому же еще неизвестно, какова была бы судьба <яти> и даже конечного <ъ>, решайся она не комиссарским <декретом>, а добросовестным и широкоохватным исследованием фонетики живой речи, даже в пределах одной Великороссии. То, что в московском диалекте буквы <е> и <ять> давно уже стали выражать один звук, не относится автоматически к другим великорусским говорам.
Немногим более 200 лет назад М. В, Ломоносов писал: <: буквы Е и 'ять' в просторечии едва имеют чувствительную разность, которую в чтении весьма явственно слух разделяет, и требует [:] в Е дебелости, а в 'яти' тонкости>. (Российская грамматика, СПб, 1755, с. 49). Так4 что реформа оказывается несостоятельной даже с точки зрения фонетики.
Но фонетический принцип письма неизбежно сосуществует с этимологическим и, также неизбежно, вступает с ним в противоречие. Очень емкое понятие этимологии включает в себя два аспекта: синхронический, где этимология равно озабочена выявлением родства форм и выражением их различия (до революции этимологией называлось то, что нынче называется морфологией), и диахронический, где этимология, выявляя историю форм, показывает их существенное единство во времени.
Возьмите для сравнения три основных западных языка: немецкий, французский и английский. В их нынешнем правописании — их более чем тысячелетняя история. Упростить правописание для носителей этих языков равносильно культурному самоубийству. Они дорожат, впрочем, не только племенной своей историей: для них существенна и культурная генеалогия, явленная в языке. Так, немцы не скупятся иметь в алфавите букву , служащую исключительно для написания иноязычных слов.
Так обращаются с языком народы, уважающие себя в своем настоящем и в своем прошлом. Конечно, можно предположить, что окажись заокеанские варвары хозяевами английского языка, они бы произвели в нем реформу, аналогичную нашей, и тогда бы все было у них <о-кей>, как нарочито неграмотно выражался один из их <лидеров>: А пока что мы остаемся жертвами реформы, в которой выразилась злоба недоучек и преступное недомыслие устроителей всеобщего счастья.
————-
Желая своему народу всего лучшего, нельзя не желать ему и возвращения к правильному русскому правописанию. Как минимум же можно требовать:
1. Привития пассивного знания старой орфографии ученикам средней школы
(изъятые буквы алфавита, беглое чтение нескольких страниц нелегкого текста). Это тем более необходимо, что старо-славянский все еще не возвращен в официальную школьную программу.
2. Издания в подлиннике всех писателей, пользовавшихся старой орфографией, даже если они не могли сами издаваться так, как писали, ввиду вышеупомянутого перехода издательств на новую орфографию. Не будем навязывать кривописание Пушкину и Достоевскому!
3. В тех случаях, когда будет сочтено за благо издание церковных книг (молитвословов и др.) не славянским, но гражданским шрифтом, издавать их с использованием букв дореволюционного алфавита.
4. И, конечно же, кто дерзает писать по-старому — делать это правильно!
оригинал:
http://beseda.voskres.ru/voskres/forum/arhprint/14014
О РУССКОМЪ ПРАВОПИСАНIИ И.А. ИЛЬИН
Правила русскаго правописанiя