Михаил Назаров
Какая экономическая система нужна России
Как в экономике определяющим является не «базис», а духовная «надстройка», так и главная причина краха СССР была не экономическая, а духовная. Голод стране не грозил, объем производства вдвое превышал показатели ельцинского режима, и научно-технические достижения были несомненны. Лишь ложная идеология душила жизнь и блокировала огромный трудовой потенциал народа. Эта идеология и есть причина краха. Потому что отречься от власти КПСС с такой легкостью, как в августе 1991 г., можно было, лишь давно не веря в ее «идейные ценности», что продемонстрировало и само руководство партии. Запад же на этом умело сыграл, навязав свою модель - а значит распространив на Россию и свою финансово-экономическую власть.
Избавляться от этой власти, ее долговой петли и сознательно вызванной разрухи (этим США стремились уничтожить конкурента) гораздо труднее, чем можно было бы, хотя бы по китайскому образцу, но с истинно русской идеологией, постепенно перестраивать коммунистическую экономику - в русскую.
Однако следует сразу сделать важную оговорку: в стремлении к совершенствованию общественно-экономической системы нельзя впадать в «ересь утопизма», то есть в попытку создать «рай на земле» - напоминал С.Л. Франк. Это противоречит самой природе грешного земного мира. «В состав подлинной христианской умудренности необходимо входит сознание неизбежности в мире известного минимума несовершенства и зла», - писал он, выдвигая понятие «христианского реализма» («Свет во тьме»). Это следует отнести и к экономике.
Поэтому задачей государства не может быть установление «праведного» хозяйства; оно имеет иную цель создать человеку наиболее благоприятные условия для существования, духовного роста и для спасения к «жизни будущего века». И дело не в уровне развития экономики, а в отношении людей к ней. Служит ли она удовлетворению необходимых потребностей человека - или же человек становится винтиком экономической машины, служа ей как Молоху и утрачивая иные цели в жизни. Только с этой точки зрения следует судить о развитости экономики и о том, что в ней является действительно «непреложными законами», а что выдается за таковые для сохранения данной системы и ее правителей у руля.
Да, частная собственность неизбежна и необходима. Она представляет собой естественное продолжение духовно-телесной природы человека, который через свой труд вкладывает себя в свой дом, участок земли, мастерскую. Человеку подобает «иметь на земле некое прочное, вещественное гнездо, предоставленное ему и обеспеченное за ним, - гнездо его жизни, его любви, деторождения, труда и свободной инициативы», - писал И.А. Ильин («Путь духовного обновления»). Передаваемая по наследству собственность есть также воплощенная связь отцов и детей (Н. Бердяев. «Философия неравенства»). Только избранным для особого призвания, апостолам, Христос советовал отречение от мирского бремени имущества - ради самоотверженного служения Богу (в этом смысл монашеского подвига). Остальным же - не отменяя заповеди «не укради!» - Он заповедал сочетать владение собственностью с милосердием и щедростью. Ибо, если пользование собственностью превращается в наслаждение роскошью, самоцель или эксплуатацию ближнего это грех.
Таким образом, оправдание частной собственности на средства производства не означает оправдания ее несправедливого распределения и антиобщественного пользования ею. Она должна в законодательном порядке дополняться социальной ответственностью и, будучи частным владением, служить интересам всего общества («функциональная собственность»). В этой связи Ильин и Франк подчеркивали, что в Евангелии порицаются не размеры имущества, а неправильное отношение человека к нему: когда служат ему, а не Богу, когда «собирают себе» земные сокровища и пребывают в них «сердцем» (Мф. 6:19-24). Грешно употреблять свои богатства не на те цели, которые угодны Богу. С другой стороны, человек может направить и свое богатство на бескорыстное служение ближнему и Богу.
Да, по тем же соображениям необходима свобода предпринимательства. Но «глубоко заблуждаются, когда утверждают, что свобода хозяйственного самоопределения есть основа всех остальных свобод личности и поэтому уничтожение ее есть гибель всех остальных видов свободы», - писал Н.О. Лосский («Свобода и хозяйственная демократия»). Неограниченная экономическая свобода тоже может породить рабство, ибо это идеальная среда для власти сильного над слабым. Предпринимательская свобода - это «огонь», который нуждается в ограничивающей его «печи», чтобы он, разбушевавшись, не сжег дом, а мог отдавать свое тепло всем его обитателям.
Да, рынок - незаменимый естественный регулятор производства. Но надо видеть опасности самодовлеющего рынка, который подминает под себя право и политику, эксплуатирует низшие инстинкты и опошляет культуру («массовая культура»). В рыночной системе духовные ценности особенно уязвимы именно потому, что не котируются на рынке. Не справляется рынок и с регулированием в кризисные времена. Поэтому нет ни одной страны с рыночной экономикой, где она не сочеталась бы с государственным управлением и планированием. Объем же вмешательства определяется конкретной необходимостью: так, в условиях войны и экономика США переводилась на директивные рельсы.
Лосский считал оптимальной такую экономику, когда «частный капитал, свобода организации частных промышленных предприятий и свобода труда... сохраняются, но регулируются новыми правовыми нормами и учреждениями с целью оградить рабочего от эксплуатации капиталом и обеспечить общественно полезную функцию частной собственности... Идеал хозяйственной демократии есть не социализм и не анархический капитализм, а синтез ценных положительных сторон того и другого строя». Этот синтез означает также многоукладность экономики: частный, кооперативный, общинно-муниципальный, государственный секторы и их смешанные формы.
Социальная справедливость - важное условие, предъявляемое обществом к экономической модели. Но справедливость заключается в правильном распределении прав и обязанностей, а не в непременном равенстве. Неравенство людей естественно и неизбежно по их разным природным способностям. Государство должно обеспечить лишь равенство граждан перед законом и равенство возможностей. Дальнейшее неравенство людей должно основываться на их личных качествах и личном труде, а не на привилегиях, связанных с происхождением или эксплуатацией других. Больше прав и власти означает также больше обязанностей и ответственности.
Для этого важно культивирование нравственной (а не только экономической) роли труда в обществе как средства воспитания воли и как служения ближнему: «Рациональное хозяйствование только тогда праведно, когда хозяйственный труд не расхищает, а строит как душу трудящегося человека, так и образ преображаемой Трудом земли», - напоминал в этой связи Ф. Степун («Идея России и формы ее раскрытия»). О. Сергий Булгаков много писал (правда, не всегда богословски точно) о религиозном осмыслении труда как преображения мира, как человеческого соучастия в Божием деле, в отличие от капитализма, где труд - лишь продаваемый товар.
Поэтому у довоенных эмигрантов часто встречается понятие «трудовой строй», в котором не капитал, а «труд становится мерилом социальных ценностей и ложится в основу социальной иерархии. Если в феодальном и патриархальном обществе аристократия основывала свое право на землевладении (и военной доблести), в капиталистическом - на денежной собственности (и таланте), то в рабочем создается аристократия, основанная на труде (и творчестве)» (Г. Федотов. «Что такое социализм?»).
Важнейший признак трудового строя - корпоративизм как одна из структур, обеспечивающая представительство народных интересов на профессионально-производственной основе вплоть до законодательного уровня. [См. об этом в статье о фашизме.] Как писал об этом виде демократии Бердяев: «Политические парламенты, выродившиеся говорильни, будут заменены деловыми профессиональными парламентами, собранными на основаниях представительства реальных корпораций, которые будут не бороться за политическую власть, а решать жизненные вопросы... Мир должен был бы состоять из трудовых общин, духовно скрепленных и объединенных в федерацию» («О рабстве и свободе человека»).
Корпоративные идеи в русской эмиграции можно найти и на правом фланге (И.Л. Солоневич), и в центре («солидаристы» НТС, Г. Федотов); и даже на левом (В.А. Маклаков. «Еретические мысли»). В наиболее удачном виде они были осуществлены в Испании и Португалии и это не привело к тоталитаризму (что приписывают корпоративизму демократы), а к «возрождению в новых формах христианского государства» (А.В. Карташев. «Воссоздание Св. Руси»).
Финансы - особая часть экономики. В ней, конечно, есть незыблемые законы (ценообразования, денежного обращения и т. п.), и здоровая экономика должна строиться на них. Но не существует «законов», которые освящают любые формы эксплуатации и ростовщичества. Такие законы выдуманы буржуазной политэкономией для самооправдания, - утверждали и Бердяев, и американский автомобильный «король» Г. Форд, который писал: власть денег непроизводительна, но столь могущественна, что «немногочисленные индивидуумы подчиняют под свое господство государства и народы» (Ford H. Erfolg im Leben. Munchen. 1952); Форд даже вступил в противоборство с банкирами, но сдался, сломленный ими...
Опасности финансовой власти, «плутократии», отмечал и бывший либерал П.И. Новгородцев (ссылаясь на положение в США, Канаде, Франции и на таких авторов, как Гюи-Гран и Шпенглер): «Это давно замеченное и притом совершенно естественное явление, что демократия практически всегда переходит в олигархию, правление немногих» («Об общественном идеале»). О «ростовщических наростах» банков как «негласных хозяевах всей жизни» в демократии упомянул и А.И. Солженицын («Как нам обустроить Россию?»).
При этом уже после Первой мировой войны было очевидно, что печатание впервые возникшей мировой валюты - американского доллара - не подконтрольно правительству США, а монополизировано объединением частных еврейских банков (Federal Reserve System); что свое господство они утвердили путем этой спровоцированной войны, в которой финансировали все воюющие стороны, всех превратив в должников. Свое могущество они проявили и во всемирном экономическом кризисе 1930-х гг., который не был случайным: он разорил конкурентов и еще более обогатил «мировую закулису».
Для защиты от этого Финансового Интернационала, как писал эмигрант Н.Н. Зворыкин, внутренние финансы России должны представлять собой «собственность государственную, имеющую своим назначением обслуживать, наряду с другими орудиями мер и веса, весьма важные общественные нужды», а не быть средством коммерческой наживы для банков. «Монета не товар, а единица счета и орудие для расчетов при торговых сделках; означенная на монете цена должна быть величиною постоянною, незыблемою, а как мерило стоимости ни купле, ни продаже, ни биржевой котировке подлежать не должна»; процент за кредиты должен быть таким же, как и процент на вклады. Финансирование национальной экономики следует производить не внешними займами, а внутренними государственными кредитами под залог земли и создаваемых трудом ценностей (H. Зворыкин. «К возрождению России». Париж, 1929).
Подобные идеи витали в воздухе и были в 1930-е гг. применены в авторитарно-корпоративных странах, где шли интересные поиски более справедливой социально-экономической системы. Даже авторы демократического журнала «Новый град» одобряли фашистскую критику международных банкиров и их «незаслуженного и не связанного с производством дохода... Зависимость производства от ростовщиков углубляется задолженностью государства, связанного по рукам и ногам мировым финансовым капиталом». Поэтому фашизм и национал-социализм стремились к «замене капиталистического метода финансирования государства путем внешних и внутренних займов - методом самофинансирования, заключающегося в широкой эмиссии беспроцентных бонов под материальные ценности, находящиеся в процессе строительства» («Новый град», 1934, №
.
Причем неприятие фашизмом ростовщического капитала объясняется не только стремлением освободить нацию от диктата международных финансовых кругов, «но и значительной идейной близостью... к учению Фомы Аквинского, который отвергал ростовщичество по нравственным причинам как незаслуженный доход, т.е. отрицал за деньгами способность рождать самих себя».
Это, впрочем, со времен Вселенских Соборов утверждается и в Православии. Поэтому незачем все это было искать в фашизме - он стал для русской эмиграции лишь наглядным поводом осмыслить свой путь сопротивления «мировой закулисе». При этом даже недавние либералы-западники (Новгородцев, Степун, Федотов, Карташев) осознали порочность западного капитализма. В сущности их поиски были не чем иным, как осознанием от обратного русской традиции хозяйствования: направленной не на экспансию ради прибыли, а на самодостаточность, сочетающей индивидуальную инициативу с общинным владением землей и коллективной ответственностью за результат труда (артель). Эта система хозяйствования сложилась естественно как составная часть всего православного быта, что отражено, например, в «Домострое». Многое еще сохранялось в крестьянском укладе и до революции (см.: Белов В. «Лад»). И увенчивалось все государственным финансовым механизмом монархии, который без всякой спекуляции заменял собою банки и, пока не начались западные влияния, имел те неизменные в своей стоимости деньги, о которых пишет Зворыкин. Монархия в идеале - это постоянное воспитание всего народа, в том числе и предпринимателей, к служению своей деятельностью общенародному идеалу.
Так что в нравственных и социально-экономических аспектах опыт русской эмиграции по сути оказался возвращением к забытым старым ценностям, выражавшимся до революции в экономических работах таких русских ученых, как Д.И. Менделеев, Л.А. Тихомиров, С.Ф. Шарапов, А.Н. Энгельгардт, В.А. Кокорев, В.П. Воронцов и др. (см. их в ценном сборнике «Экономика русской цивилизации», сост. д-р экономических наук О.А. Платонов. М., 1995). Отход от православных принципов в экономике в сторону западного капитализма и стал одной из причин падения монархический России в 1917 г., поскольку ее социальный организм оказался беззащитен против разлагающих ядов западной цивилизации.