|
Голод в 1932-1933 год
В 1933 году Каганович «возглавил созданный при ЦК ВКП (б) с-х отдел, активно руководя организацией Политотрядов МТС и совхозов. Как секретарь ЦК и заведующий с-х отделом в 1929-1934 годах Каганович непосредственно руководил... борьбой против организованного кулачеством саботажа государственных обязательств («Малая Советская энциклопедия т. 5. - М., 1937, с. 128).
Каганович дал нам установку следующую: нужно биться до конца сева за коллективный выезд в поле, антиколхозников исключать из колхозов, отрезать им землю в отдаленности, не давать кредита и т.д.» («Вопросы истории КПСС», 1962, №4, с.66)
Каганович самолично возглавлял кампанию по принудительному изъятию всех запасов хлеба у крестьянства, что и вызвало голод 30-х годов. 29 декабря 1932 года по инициативе Кагановича Политбюро ЦК КПУ(б) приняло директиву, в которой колхозам предписывалось сдать «все имеющееся зерно, в том числе и так называемые семенные фонды». Вывоз всех наличных фондов, включая семенные, предлагалось произвести немедленно, в течение пяти-шести дней. Всякая задержка рассматривалась как саботаж хлебозаготовок со всеми вытекающими последствиями… (История СССР, 1989, №2, с. 14)
на январском (1933) объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) один из его участников бросил реплику во время речи Кагановича:
- Но ведь у нас уже людей начали есть!
На что Каганович цинично ответил:
- Если мы дадим волю нервам, то есть будут нас с вами… Это будет лучше?
ещё на заре большевистской диктатуры Троцкий, принимая делегацию церковно-приходских советов Москвы в ответ на заявление профессора Кузнецова о том, что Москва буквально умирает от голода, заявил:
- Это не голод. Когда Тит брал Иерусалим, еврейские матери ели своих детей. Вот когда я заставлю ваших матерей есть своих детей, тогда вы сможете прийти и сказать: «Мы голодаем». («Циничное заявление». «Донские Ведомости». - Новочеркасск, 1919, №268)
В рассматриваемую эпоху Каганович «стал вторым человеком в партии», в связи с чем «даже многие письма и приветствия с мест начинались словами «товарищам Сталину и Кагановичу»… («Московские новости», 1988, №52, с.16).
Именно Каганович разработал предложение об организации целого ряда внесудебных органов, ставших орудием массового террора. В архиве сохранился проект этого документа, написанный его рукой.
По сведениям бывшего советского дипломата С.Дмитриевского, «одно время в Москве упорно говорили о том, что в Кагановиче Сталин готовит себе преемника». Что же касается самого Кагановича, то «многие говорят о нём: это второе издание Троцкого». И Каганович действительно был «вторым изданием Троцкого, его маленьким наследником, проводником его идей, покровителем его людей в новой обстановке. Так же как и Троцкий последнее время прикрылся именем Ленина и этикеткой ленинизма, так прикрылся Каганович именем Сталина и наклеечкой: сталинизм».
«По настроениям своим он был близок к Троцкому. И он вошёл в революционную партию… из ненависти не только к старому русскому строю, но и к русской нации… И идеи себе он усвоил примерно те же, что Троцкий», который «по-прежнему провозглашает интернациональную перманентную революцию – до полного уничтожения национального лица народов. По прежнему поборник идеи чистого «рабочего» государства, всё ещё видя единственную опору себе в денационализированных слоях городского пролетариата. По прежнему ненавидит и стремится уничтожить крестьянство - основу национальной жизни каждой страны». И «в числе проводников его идей одно из первых мест принадлежит Кагановичу». (Дмитриевский С. Советские портреты. - Берлин, 1932, с.145, 151-152, 154-155, 157)
Коллективизация и «раскулачивание», при проведении которых особенно отличились нарком земледелия Яков Аркадьевич Яковлев (Эпштейн) и председатель Колхозцентра Григорий Нехемьевич Каминский*, привели к гибели новых миллионов крестьян. На подавление многочисленных крестьянских восстаний по приказам обер-чекиста Генаха Гиршевича Ягоды (Иегуды) были брошены «солдаты ГПУ, подобранные один к одному, привыкшие к Гражданской войне, гвардия сегодняшгео строя. Выкатывались пулеметы, устанавливались пушки, развинчивались баллоны удушливого газа… И часто не у кого даже спросить, что было в таком селе? - нет села. Нет людей, которые в нём жили: ни женщин, ни детей, ни стариков. Снаряды и газ не щадят никого». (Дмитриевский С. Сталин. - Берлин, 1931, с.330)
Особенно страшному погрому и уничтожению подвергались казачьи станицы Дона, Кубани и Терека. Как писал бежавший на запад палач из НКВД А.Орлов (настоящее имя - Лейба Лазаревич Фельдбин), «Фриновский, начальник погранвойск ОГПУ, отвечающий за подавление восстаний и проведение карательных операций, докладывал на заседании Политбюро, что в реках Северного Кавказа плывут по течению сотни трупов - так велики были потери воинских подразделений. Соответственно этому и восстания были подавлены с невероятной жестокостью. Десятки тысяч крестьян были расстреляны без суда, сотни тысяч - отправлены в ссылку, в сибирские и казахстанские концлагеря, где их ждала медленная смерть». (Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. - М., 1991, с.42)
По воспоминаниям современника, казачьи семьи «сгоняли к железнодорожным станциям, где стояли заранее поданные эшелоны из товарных вагонов без воды, печей, уборных. По 70-100 человек загоняли в вагоны, закрывали на замки и пломбировали. Окна в вагонах были забиты досками и сверху обтянуты колючей проволокой. Эшелоны мчали несчастных казаков в Сибирь, на Дальний Восток. Кошмарный ужас творился в вагонах: холод, голод, плач детей и матерей, самоубийства, болезни и смерть. Оставшихся в живых выбросили в сибирском лесу и заставили строить бараки и землянки. Дети, женщины, старики без одежды и питания падали и умирали - как мухи. Утром можно было видеть целыми семьями повесившихся на деревьях людей». (Черкасов К. Генерал Кононов (ответ перед историей за одну попытку), т. 1. - Мельбурн, 1963, с.58-59)
Голод 1932-1933 годов и был специально организован, чтобы окончательно сломить активное и пассивное сопротивление крестьянства коллективизации. Этим-то и объясняется парадоксальный, на первый взгляд, факт, что границы голода совпали с границами хлебных житниц страны, всегда являвшимися районами сельскохозяйственного изобилия.
Как откровенно поведал член Политбюро ЦК КП(б)У Мендель Маркович Поштвич, «понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли».
Опираясь на карательные отряды ГПУ, специальные бригады самым беспощадным образом конфисковывали зерно у сельских жителей. В ряде случаев требовали сдачу количества зерна, превышающего фактический урожай… Это объясняли тем, что крестьяне имели обыкновение утаивать часть зерна, даже если соответствующей комиссией была перед этим проведена ревизия урожая и установлены средние для данного района цифры. Потребности питания для семьи, корма для скота и семенном материале при этом во внимание не принимались вовсе.
«…Людей спрашивали об одном и том же:
- Где спрятан хлеб?
…Кого подозревали в его сокрытии, запирали в «холодной» и шли громить усадьбу: рушили печи, взламывали полы и, если находили что-нибудь съестное, уносили без остатка». («Советская Россия», 1989, №115)
В результате сельское население вынуждено было употреблять в пищу древесную кору, мышей, сусликов, лягушек…
Крестьяне «пробирались к мусорным ящикам и оттуда выгребали пищевые отбросы. Эти обессилившие люди назывались … полным больной иронии термином - «санитарная комиссия». И обычно члены этих «санитарных комиссий», добравшись до далекого от изобилия мусорного ящика, уже не отходили от него живыми. Отвыкшие от пищи желудки не выдерживали качества объедков и отбросов.
Их тела-скелеты обычно по несколько дней лежали по дворам, пока не появлялась подвода и не увозила их в братскую яму. Из человеческих костей строился «фундамент здания социализма…». (Солоневич Б. Молодежь и ГПУ. Жизнь и борьба советской молодежи. - София, 1937, с.416)
По утрам дворники должны были осмотреть все закоулки и дворы. Если находили трупы – приезжал специальный грузовик и вывозил их, как обычно вывозили мусор. Случалось, что в вырытые на кладбищах братские могилы бросали ещё живых людей… В спецзаписке руководству КП(б)У от 14 марта 1933 года отмечалось, что «в городах массовое нищенство и беспризорность. Голодает значительное количество рабочих. (…) По Киеву на улицах подобрано трупов: январь - 400, февраль - 518, за 10 дней марта - 248».
Сохранились фотографии умерших от голода, их, в частности, тайно делала жена немецкого консула в Харькове. Подобные фотодокументы были опубликованы в 30-х годах только в зарубежной печати. В СССР тогдашним руководством официально голод вообще отрицался, и любое сообщение о нём были запрещены. Голодающим не оказывалось никакой помощи, возле больших городов их безжалостно вылавливали «заградительные отряды» и возвращали туда, где царил голод…
Коммунистическими властями категорически отвергалась и иностранная продовольственная помощь: когда подобное предложение последовало от США, советский нарком иностранных дел М. Литвинов (Меер-Генрох Мовшевич Валлах) заявил 13 января 1934 года в специальном письме, что никакого голода нет, а все сведения о нём - инсинуации.
…Наоборот, и в это время эшелоны с хлебом шли к зарубежным покупателям через станции, забитые умирающими от голода украинскими и русскими крестьянами: так в 1931 году было вывезено 5,2 миллиона тонн, в 1932 году - ещё 1,8 миллиона тонн.
Страшным следствием голода стало людоедство: обезумевшие люди теряли человеческий облик, буквально охотились друг за другом, особенно, за детьми…
В уже цитировавшемся сообщении от 12 марта 1933 года отмечалось:
«К настоящему времени поданным РПК и ГПУ, по Уманскому району имеем 9 случаев людоедства и по Белоцерковскому району 13 случаев людоедства.
В ГПУ имел беседу с людоедами, которые спокойно, тупо и цинично излагали истории дикого преступления голода.
… Людоеды, которых я видел и беседовал… производят впечатление зверино-голодных людей, у которых нет никаких желаний, кроме единственного желания - что угодно и какой угодно ценой кушать».
Жесточайший голод свирепствовал и на Дону. По воспоминаниям современника голодающие «стали умирать сотнями и тысячами. (…) Как только началась весна, выжившие голодающие стали пухнуть. Это - страшная картина. Это были пухлые трупы людей с кровоточащими ногами, с полусумасшедшим взглядом и с протянутой рукой, просящей хлеба. (…) Когда весной пригрело солнце и стаял снег, то … вдоль кладбищенского забора с внутренней стороны лежали горы трупов. У людей не было ни средств, ни сил хоронить своих родных». (Черкасов К. Указ. соч., с.12-13)
То же происходило и на Кубани: «Там престрашный голод, люди людей едят, много и много мрут, а остальные идут, отрезают из них мясо и едят. (…) А мрут так, что где идёт, там и упал и умер; ховать некому и валяется до сих пор, пока там же где не сгниёт и только кости валяются, как было с лошадьми, а теперь и народом». («Кавказский казак» (Белград), 1933, №3, с.6)
И от голода умирали часто, и никто не удивлялся. Опухшие люди искали хоть чего-нибудь поесть. Если не находили, падали от бессилия на дороге, под забором. Немного постонав, умирали. Их увозили на кладбище в «братские могилы» (ямы). Те, кому удавалось что-то поесть из зерна, тоже нередко умирали, так как протравленное формалином зерно вызывало заворот кишок». («Советская Кубань», 1988, №270)
В донесениях политотделов МТС сообщалось: в зоне действия политотдела Гражданской МТС в марте 1933 года «продовольственное положение остаётся напряжённым, случаи смертности от недоедания и голода не прекращаются; в зоне политотдела Черноерковской МТС зафиксировано «поголовное опухание, ежедневные смерти до 150 человек в одной станице и больше»; в Ейской МТС «состояние людей в январе 1933 года было жутким. За январь-апрель по ряду колхозов умерло от 365 до 290 человек. Итого по 4 колхозам свыше 1000 человек… был ряд случаев трупоедства и людоедства своих близких и родных»; в Пластуновской МТС «весной 1933 года 1300 человек умерло…» (История СССР, 1989, №3, с.51)
Необходимо отметить, что крестьяне, особенно, казаки, как могли, оказывали посильное сопротивление геноциду. Они вовсе не походили на то безвольное стадо, которое изображено в расистских виршах Е.Евтушенко (Гангнуса) «Русские коалы»… Так, сохранилось свидетельство, что в сентябре 1932 года, закопав зерно в землю, казак Самбуровской станицы Северо-Донского округа Бурухин, когда ночью пришли хлебозаготовители, «вышел на крыльцо в полной парадной казачьей форме, при медалях и крестах и сказал:
- Не видать советской власти хлеба от честного казака!
А его сын ударил топором по голове «активиста-наводчика».
(На штурм трассы (Дмитров), 1936, экстренный выпуск, с.10)
В конце ноября 1932 года восстали жители станицы Тихорецкой на Кубани, мужественно отражавшие атаки вооружённых до зубов карателей, «пустивших в ход артиллерию, танки и даже газы…».
«Несмотря на недостаток оружия, численное превосходство неприятеля, на большое число раненых и убитых, и недостачу продовольствия и военных припасов, восставшие держались в общем двенадцать дней и только на тринадцатый день бой по всей линии прекратился. (…)
Расправа началась в первый же день после отступления от Тихорецкой повстанцев. Расстреляны были все без исключения пленные, захваченные в боях.
… Началась расправа с мирным населением. Расстреливали ночью и днём всех, против кого были малейшие подозрения в симпатии к восставшим. Не было пощады никому, ни детям, ни старикам, женщинам, ни даже больным». («Кавказский казак», 1932, №12, с.6)
Один из уцелевших повстанцев сообщал в тайно переправленном за границу письме (сохранена орфография подлинника):
«Совершилось великое зло. У нас на Кубани пролылы кровь еще один раз. Наши козакы котори одалы свои головы на олтар отечества, хотя ни сами козакы, а и другi чесни рускы люди православни но всме програно. Царство небесное погибшим… То был не бой, а старинная битва с неравными полчищами китайцев, курсантами кацапами, жидами и прямо из настоящими чортами у которых нет ни совисти ни жалости ни мылости, котори убивалы стариков, старух, и жен, и детей… Ну и мы ж им давалы, будут довго знать що то козакы, котори умиралы и песни спивалы и нычуть смерти ны боялись. Вот где было братство дисциплина и любовь и отвага… Тут булы батьки и сыны, тут булы парубки и дивкы, тут булы учитыля и попы… И уси козакы що с казакамы и умирать нистрашно, и умирали как святые мученики када то за православну. Веру и нычым нас ни могли одолить. Они з ружамы, а мы в большинстве з дрючками и так дiло було пiшло добре. А як прийшлы из газами и газы нас убылы и победылы. Ну хотя нас и разбылы и роизгналы и по розвозылы як котiв у Сибирь, и поверь куманек раненых живыми у ямы закопувалы. Таке було зверство, шо опысаты нельзя». («Кавказский казак», 1933, №1, с.15-16)
О приверженности к кровавым традициям «расказачивания» заявил в 1932 году на Кубани Каганович:
«Надо, чтобы все кубанские казаки знали, как в 1921 году терских казаков перестреляли, которые сопротивлялись Советской власти. Так и сейчас… А вам не нравится здесь работать, мы переселим вас. Могут сказать, как же это переселите, - это беззаконность. Нет, это законность».
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
), где ссылка на эти мои слова? Я правильно понимаю, что вы в очередной раз наврали?
