Петр Иванович Старолюбов, потомственный рабочий, предки которого служили на уральских заводах еще при Екатерине II, служил начальником производственного участка на Уралмаше. Вместе со знанием своего дела, прекрасно сознавал он и простые "рабочие" истины - о необходимости семьи, любви к Родине и честного, добросовестного труда, что идеально вписывалось в советскую повседневность. С развалом Союза его мировоззрение вступило в острое противоречие с новой действительностью, проповедовавшей новые истины взамен старых - о свободной любви, индивидуализме и зарабатывании вместо работы, и Петру Ивановичу пришлось долго привыкать, чтобы примириться с новыми реалиями. Но прошли 90-е, наступила стабильность, и однажды в погожий весенний день Петр Иванович после вкуснейшего карпа, запеченного с луком и сметаной и употребленного под пару рюмочек вишневой наливочки, сидел перед телевизором в плетеном кресле, предоставляя шоуменам развлекать его после трудовой недели. Переключая каналы, остановился он на неком шоу, отчего-то привлекшем его внимание. На первый взгляд не было ничего необычного - типичный молодой ведущий, одетый в стиле "метросексуала", с блеском в глазах, как бы говорящих, что кроме клубных "тусовок" у этого щеголя нет иных интересов в жизни, типичные гости в лице вызывающе одетых девиц и развязных артистов, толпа разношерстных зрителей, студия в духе постмодерна с разрисованными стенами, с геометрическими фигурами, зачем-то подвешанными к потолку, с плюшевой зеленой мебелью в виде диванчиков и кресел и прочим "попсовым" антуражем. В шоу обсуждали победу трансвестита Кончиты Вурст на Евровидении, но вслушиваясь в речь ведущего, Петр Иванович несколько ошалел: вместо привычных толерантных восхищений перед "смелостью" и "оригинальностью" бородатой женщины он услышал то, чего давно ждала его душа, истосковавшаяся по морализму советских лет - ведущий говорил о традиционных ценностях! Петр Иванович сделал погромче, но убедился, что ему не послышалось: "победа Кончиты на Евровидении очередной раз показала, что Запад загнивает, что последним бастионом традиционных ценностей осталась Россия!" - причем метросексуал произносил эту речь таким тоном, словно объявлял конкурс на поедание фруктов с тела стриптизерши на очередной тусовке богатеньких "мажоров". Слово взяла одна из разодетых девиц: эротичным движением вынув "чупа-чупс" изо рта, она стала клеймить Запад томным голосом: "я считаю, это уже полное падение нравов и морали, Европа забыла, что она была христианской" - Господи, да что же это такое? Эти упреки уместны из смиренных уст французской монашки, но не из размалеванных губ россиянской проститутки! Петр Иванович покрылся испариной, но продолжил смотреть. Один из артистов, с пирсингом в губе и татуировкой-розочкой на шее, вскочил с места словно дореволюционный студент, срывающий лекцию в университете в знак протеста против полицейского произвола: "мы должны объявить бойкот этому позорному зрелищу, Россия не должна участвовать во всеобщей вакханалии европейских дегенератов!" Для завершения образа не хватало только поблескивающих очков на носу и какого-нибудь социалистического манифеста в худых бледных ручках. "Остановить разврат, льющийся из сточных канав европейского телевидения на наши головы!" - взывал манерным голосом мужчинка в кожаных брючках и короткой маечке до пупа; "Наша задача - защитить детей от растления!" - восклицал пожилой мужчина в прозрачной рубашке с выражением лица похотливого сластолюбца; "Запретить Евровидение в России!" - вопила какая-то баба с силиконым бюстом и не менее силиконовыми губами. У Петра Ивановича закружилась голова от всего этого кошмара, зрители, гости, ведущий словно слились в одно целое, перекрикивая друг друга истеричными воплями - "Запретить! Закрыть! Разврат!"; все это напоминало какое-то сектантское сборище бесноватых, одержимых людей, в которых говорила вовсе не совесть, а чья-то демоническая воля, из преисподней нашептывающая им нужные слова. Петру Ивановичу сделалось дурно, образы из экрана вышли наружу и уже летали по комнате, какая-то нечисть в углу отрывала голову кукле бородатой женщины, какой-то бесенок на люстре призывал уничтожить Запад, рогатый дьявол носился над армией бесов, заклиная их идти в поход против разврата и растления. В глазах потемнело, Петр Иванович сильно стукнулся головой обо что-то и... проснулся, лежащий на полу рядом с перевернутым плетеным креслом. Телевизор показывал какой-то футбольный матч, часы показывали без четверти шесть. Придя в себя, Петр Иванович встал, пригладил волосы, затем пошел на кухню и, налив 150 граммов припасенной на праздник "Белуги", выпил единым залпом. Присев, он вспомнил, как было хорошо в детстве, когда он, мальчишкой, бегал с друзьями на рыбалку в деревне, когда помогал дедушке чинить сарай, и любил наблюдать как бабушка доит корову, приговаривая "Петенька, иди мыть руки, сейчас я тебя парным молочком напою!", как спокойно и чисто было на душе, как было правильно, и не было ни бородатых женщин, ни ведущих-метросексуалов, ни крикливых пропагандистов, ни прочей бесовщины, и так тоскливо стало на душе Петра Ивановича, что невольно потекла по его морщинистой щеке слеза, которую из него не могли выдавить ни тяжелые перестроечные, ни лихие 90-е годы.