|
статья немаленькая, непростая, очень профессионального дядьки, актуальна, пожалуй для москвичей, ибо остальным глубоко наплевать на наш город и его историю:
20 ноября в московском сквере имени Майи Плисецкой состоялось открытие памятника великой балерине. Реакция москвичей снова оказалась крайне противоречивой, в диапазоне от «такого не было даже при Лужкове» до «зато Родиону Щедрину нравится». То, что все больше новых памятников, по идее призванных объединять народ вокруг общих ценностей, становятся поводом раздора, явно говорит о том, что в отрасли не все ладно, а вошедший в моду термин «скульптуробесие» как бы намекает на гиперактивность столичной Комиссии по монументальному искусству.
Началось это, собственно, еще в 1990-е, когда памятники стали прибывать один за одним, причем не на окраинах, а в центре, который и так исполнен смыслов и не страдает от отсутствия качественной дореволюционной и советской скульптуры. Если вы помните, на Страстном бульваре постепенно появились изваяния Высоцкого (1995), Рахманинова (1999) и Твардовского (2013), с интервалом в сто и двести метров. Теоретически меж Рахманиновым и Высоцким пустует еще одно резервное место, а если принять 100 метров за норматив, то на Бульварном кольце можно разместить еще более 85 замечательных монументов. При этом Страстному бульвару повезло в плане того, что все три увековеченных персонажа действительно не чужие ему люди. Чистопрудному бульвару достался Абай Кунанбаев, о существовании которого до 2006 года в Москве вообще мало кто догадывался, но зато у Абая есть симпатичный пьедестал с парой казахских идолищ, которые отсылают нас к памяти о находившемся здесь Поганом пруде.
Проблема исторической привязки памятника к месту остается дискуссионной: на то, что князь Владимир никогда не бывал в Москве можно возразить, что Христос не бывал в Рио-де-Жанейро, символом которого является его статуя. Но мы наблюдаем полную потерю чувства уместности: сначала скульптор Церетели населяет строгий Александровский сад, считавшийся мемориалом военной славы, своими веселыми зверушками, а потом, когда зверушки и прилегающие фонтаны становятся традиционным местом гуляний, над ними внезапно нависает драматичный, если не сказать зловещий Гермоген скульптора Щербакова. И совсем вопиющий пример — памятник жертвам Беслана, установленный не в тихом парке, не на церковном дворе, а прямо на тротуаре гуляющей Солянки.
Пропало даже общее понимание того, что такое памятник. Споря о памятниках Ивану Грозному и маршалу Маннергейму, мой коллега Рахматуллин указывает на то, что, согласно Далю, памятник не что иное, как «сооружение в честь и память», а министр В.Мединский предлагает извлечь из этой формулы отдание чести, говоря, что «памятник — это от слова «память», а не от слов «хороший» или «плохой». Отсюда, конечно, рукой подать и до Берии, и до Лжедмитрия, и до памятника Лиха Одноглазого.
Предположим, что и это тема дискуссионная. Но вот аксиома, против которой не попрешь: городскую монументальную скульптуру от всей прочей отличает то, что она городская. Ее задача не только увековечить ту или иную личность или событие, но и занять верное место в привычной среде. И это уже не абстрактный спор о вкусах, градостроительство — наука довольно точная. Скажем, не упомню, чтобы кто-то критиковал памятник Шухову, удачно замкнувший Сретенский бульвар, ранее упиравшийся в пустоту асфальтовой площади. Это, кстати, тот же самый одиозный скульптор Салават Щербаков, но в 2008 году, еще до чина придворного мастера.
С тех пор много воды утекло и нельзя даже сказать, что сегодня монументалисты стали хуже справляться с градостроительными задачами — они вообще перестали их перед собой ставить. Я так и не смог смириться с церетелиевским Петром, но мне понятна логика тех, кто придумал поставить ультравертикальный парусник на стрелке двух рек. Теперь мы докатились до памятника Владимиру, который полностью игнорирует контекст окружения: место выбиралось под статую, уже изготовленную для совершенно другой ситуации. В результате пришлось отказаться от пьедестала, как детали, несущественной в сравнении с претензиями инициаторов, возжелавших компенсировать потерю Воробьевых гор покорением наиболее близкой к Кремлю Боровицкой площади.
Спасибо, конечно, что не Красной, но если так дальше пойдет, то они и до нее доберутся. Потому что комиссия по монументальной культуре не намерена сбавлять обороты. Выше я предложил идею равномерной расстановки памятников на Бульварном кольце с интервалом в сто метров и только собирался приплести аллегорию с египетскими аллеями сфинксов, как прочитал свежее высказывание председателя комиссии Льва Лавренова: «У меня есть конкретное предложение: в Кремле образовался сквер на месте двух уничтоженных монастырей. Нужно ли их восстанавливать — вопрос пока открытый. А почему бы не создать там аллею бюстов всех русских великих князей и царей и водить туда экскурсии?»
Это вдогонку недавней новости о создании аллеи «художественных изображений» всех патриархов у храма Христа и инициативе ростовского отделения «Единой России» по установке множественных памятников Александру Невскому вдоль границ Российской Федерации.
Почин создания массовых монументальных комплексов положен Российским военно-историческим обществом, учредившим в Кривоколенном переулке так называемый «Сквер полководцев», в котором собраны совершенно разные, будто по сусекам собранные изваяния героев, бюсты и ростовые фигуры, разного масштаба, на разных пьедесталах, с отчего-то затесавшимся в пеструю компанию медведем и овчаркой. Монументальная скульптура, ранее доступная лишь избранным, равнявшая портретируемого с мраморными и бронзовыми героями античности, вышла в тираж. После памятников сырку «Дружба», киногерою Доценту и коту Матроскину, жанр все более клонится к вольному раздолью сувенирной лавки, независимо от масштаба и пафоса самих монументов.
На мой взгляд, российскую монументальную скульптуру окончательно похоронил знаменитый в девяностые тандем архитектора Посохина и скульптора Церетели, реюнион которого был отмечен в 2015 году — уже при Собянине — установкой на площади Разгуляй памятника ополченцам Бауманского района. Если не видели — сходите посмотреть, сильная штука. Сразу возникает вопрос: что это? Если памятник событиям 1941 года, то почему такие странные костюмы, почему крест на груди вместо более предсказуемого комсомольского значка?
Установители разъясняли, что среди женщин района и в те годы встречались глубоко верующие, не прячущие крест под рубаху, и что вообще памятник следует трактовать в ключе глубокого символизма, присущего творчеству Церетели. Платок на голове — знак скорби, восторженная улыбка девочки — взгляд на купола противостоящего Елоховского храма и так далее. Однако и сама поза, и вызывающая грубость барельефного солдатского портрета в руках женщины намекают на то, что изначально здесь намечалась икона. И точно: эта статуя является точным повторением одной из 11 фигур жен декабристов, презентованных в Галерее Церетели в 2008 году, а девочка, соответственно, дочь декабриста. Чтобы втюхать фигуры Совету ветеранов, понадобилось лишь убрать икону и подрезать подол изначально длинного детского платья.
Знали ли ветераны, «долго обсуждавшие эскизы» памятника, что принимают декабристский секонд-хенд, — неизвестно, но история определяет общую тенденцию: тираж, сувенирка. Кстати, версия жены декабриста с иконой была в 2010 году подарена поселку Мучкапскому Тамбовской области — поменяв бюст и голову, она стала статуей «Поклонись своей матери», а голова другой жены декабриста, с кудрями и капюшоном, скоро станет деталью другого памятника матери — в Иркутске, который изначально претендовал на полный комплекс жен декабристов.
А теперь вернемся к новоявленному памятнику Плисецкой, который уже обрел множество поклонников и противников, и посмотрим на него не сточки зрения бессмысленного спора о вкусах, а в свете обозначенных выше претензий. Во-первых, откуда на Дмитровке взялся неожиданный сквер имени балерины? Лет десять назад на этом месте стоял дом № 14, в котором провел детство поэт Владислав Ходасевич. Потом было получено разрешение на реконструкцию, здание расселили, потом включили в список бесхозных домов, представлявших «террористическую угрозу», и тихо снесли с видами на последующее «воссоздание».
Никто не знает, почему власти отказались от застройки домовладения, может быть, виной проблемы с грунтами (в 1998-м и 2000-м на улице случились провалы), может, что-то еще, но по факту сквер Плисецкой — это случайный пустырь, выбитый в линии застройки замечательной улицы. С двух сторон его обрамляют глухие стены, украшенные яркими граффити. А само пространство сквера, являющееся фоном для памятника, окружено задниками соседних домов, никак не рассчитанных на обзор с улицы. И если уж город отчего-то постановил никогда ничего здесь не строить, то следовало подумать об архитектурном решении пустыря, об ограде, которая поможет вписать очевидный разрыв в линию улицы. Вместо этого предполагается, что проблему должен решить памятник, острый и вертикальный, как гвоздь, прижимающий к земле зияющую пустоту места. Диагональная динамика фигуры и цилиндр пьедестала, вызывающие сравнения со штопором в пробке, тоже подчеркивают это впечатление.
Из-за того что статуя поднята очень высоко, она воспринимается на фоне неба в Х-образном ракурсе, который кажется «растрепанным» мелкой пластикой рук и убором прически. Критики-театралы подсказали логичную мысль: запечатленный статуей танец неправильно смотреть из оркестровой ямы, отсюда и бросающаяся в глаза странность силуэта. На фотографиях памятника, сделанных из окон соседнего дома, статуя выглядит лучше. Автор памятника Виктор Митрошин рассказал, что начинал работу над образом Плисецкой со статуэтки конкурсного приза. Эту же аналогию подсказывает разница фактуры тела и платья, характерная именно для небольших сувенирных статуэток — особенно азиатского производства.
Претензии нынешней московской скульптуры явно превосходят ее возможности. Просто время такое: стиль приходит, потом уходит, и даже сильнейшие профессионалы вдруг оказываются беспомощны, как это было с мастерами советской эстрады и архитектуры ближе к середине 1980-х. Нам сообщают, что многие современные монументалисты работают не ради корысти, а чтобы, пользуясь случаем, вписать свои имена в историю российского искусства. Но, кажется, бывают и в истории искусства моменты, которые благоразумнее переждать в провинции у моря.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ещё Дроздов её вёл.