Памяти великого священномученика за Отечество
Архиепископ Никон (Рождественский)
Чёрная Сотня № 44-45


Уважаемые читатели! Предлагаемая Вашему вниманию проповедь Архиепископа Никона была произнесена в эпоху новой смуты - в 1912 году. Мы же с Вами живем в эпоху очередного смутного времени, когда русская душа жаждет ободряющего и живительного слова, подвигающего на подвиги во имя спасения Веры Православной и Отечества. Слова, сказанные более восьмидесяти лет назад, с поразительной точностью ложатся на наши дни. Со всей отчетливостью Архиепископ Никон, на примере жизни Патриарха Гермогена, называет не только причины "русской болезни", но и указывает на то единственное лекарство, которое может исцелить ее. Имеющий уши, да услышит!



Мы переживаем крайне опасное время, когда вражьи силы стремятся отравить Русскую Православную душу, исказив или подменив народное Православно-Русское мировоззрение. Промыслом Божиим это опасное и печальное время совпадает с годовщинами великих воспоминаний далекого по времени, но близкого сердцу прошлого в истории Отечества. И встают перед нами великие герои духа из того отдаленного прошлого, и во главе их - великий адамант Веры, богатырь духа, святейший Всероссийский Патриарх Гермоген. 17 февраля 1913 года исполняется ровно триста лет, как заморенный голодом в мрачном подземелье Чудова монастыря, отошел к Богу священномученик за Отечество. Благовременно вспомнить его священные заветы, особенно благопотребные для нашего, измельчавшего духом и оскудевшего Верою поколения.
За свое ревностное служение Церкви и строгую подвижническую жизнь удостоенный сана Митрополита только что покоренной Казани, святитель Божий отдался святому делу утверждения в Православии новокрещенных татар, из коих некоторые возвращались в магометанство, а другие уклонялись в католичество или лютеранство. Митрополит Гермоген испросил у Царя Феодора Иоанновича указ, в силу которого новокрещеные татары поселены были вместе с русскими на слободе, где для них построили церковь и наблюдали за ними, чтобы они посещали богослужение, носили кресты на груди, имели у себя иконы и жили по-Православному. А иноверцам было запрещено брать к себе на службу Православных.
Святитель Божий не пускался в рассуждения о какой-то свободе совести: он просто веровал, что Истина Православия выше всех сокровищ на земле, и ограждал ее всею силою своей святительской власти. Вот урок нашим законосоставителям! Вот завет великого поборника Веры Православным русским людям! Хотите милости Божией - не стыдитесь исповедовать Веру Православную как едину истинную, едину спасающую, старайтесь и другие народы сделать причастниками этого бесценного сокровища, хотя бы для сего потребовать употребить и не совсем либеральные меры - вроде тех, какие применяются к неразумным детям...
...Но вот на престоле Русских Царей - ставленник поляков самозванец Лжедмитрий. Он высказывается за унию с римским папой. Он хочет жениться на польке-католичке, не присоединяя ее к Православной Церкви. И почти все молчат, никто не протестует против новшества, которое грозит уничтожением Православия на Руси...
Святитель Гермоген вызван в Москву. Он вместе с коломенским святителем Иосифом открыто восстает против этого оскорбления Веры Православной, только они громко заявляют, что невеста названного Дмитрия должна принять крещение, торжественно исповедовать Истину Православия, иначе брак не будет законным... Самозванец за такое дерзновение высылает Гермогена обратно в Казань, где он не лишился своей кафедры только потому, что Лжедмитрий вскоре после этого был растерзан народом...
Вот урок и нам, святителям, и каждому, кто поставлен говорить правду перед сильными мира сего. Не бойся, забудь свою личную жизнь, не смотри на те беды, которые грозят тебе за правду Божию: смело стой за Святую Веру, если видишь опасность для нее! Истина Христова, Вера Православная дороже нашей жизни. Не будет Православия на Руси - не будет и народа русского. За Истину Святого Православия мы должны быть готовы отдать все: и честь нашу, и все блага земные, и самою жизнь. Станем же в своей совести пред лицом этого великого стоятеля за Православие, святителя Гермогена, и спросим себя: готовы ли мы на это? Не лукавим ли во имя либеральных бредней, во имя масонской свободы совести, гуманизма и прочих бессмысленных глаголов?.. А время, нами переживаемое, несмотря на проповедь "свобод" именно требует такого мужественного исповедания и не лишено возможностей гонений...
...Царствует Василий Иоаннович Шуйский, а смута не утихает: является второй самозванец, метко заклейменный в истории именем "Тушинского вора". Святитель Гермоген к этому времени уже на престоле Патриаршем. Он мужественно стоит против смутьянов. Он посылает к мятежникам для их увещевания Митрополита Крутицкого Пафнутия. Он рассылает по городам грамоты, в которых извещает о гибели первого самозванца-еретика Гришки Отрепьева, о перенесении Святых мощей Царевича Димитрия в Москву, о воцарении Шуйского - Царя благочестивого. Он предупреждает, что появился новый самозванец, и требует от духовенства, чтобы грамоты были по нескольку раз прочитаны народу при служении молебнов о здравии и спасении Богом венчанного Государя. Так он старался утвердить в умах и сердцах верность законному Русскому Царю. И его слова ложились на добрые русские сердца, и многие отстали от самозванца и вернулись на службу к Василию Иоанновичу.
Чтобы еще больше рассеять туман смуты, Царь и святитель Гермоген вызвали из Старицы бывшего Патриарха Иова, чтобы он даровал народу разрешение от грехов - нарушение крестного целования и измены. 20 февраля 1607 года в Успенском соборе произошло всенародное покаяние перед престарелым Патриархом Иовом, который разрешил виновных в клятвопреступлениях и изменах. На многих это подействовало благотворно, но не на всех. Смута развратила умы до того, что люди забывали свой долг в отношении Родины, Церкви и переходили на сторону самозванца - Тушинского вора - даже несмотря на то, что он вовсе не был похож на первого Лжедмитрия (говорят, что это был просто жид из Польши - Арх. Никон). (В покоях Лжедмитрия Второго - Тушинского вора - после его смерти был обнаружен талмуд - ред.). Этого бродягу сопровождали иезуиты, которым был дан наказ действовать осторожнее, чем при первом самозванце, в деле распространения унии и латинства в России. Иезуиты должны были удалять от самозванца русских людей, окружая его католиками и униатами, склонять бояр к измене Православию, заводить в России католические порядки и униатские школы, строить костелы, изгонять из России греков и прочее. Конечно, все это тщательно скрывалось от русских людей, но прозорливый Патриарх раньше других разгадал лукавые цели поляков. Он еще ревностнее стал поддерживать Царя Василия Иоанновича как защитника Православия. Он не останавливался даже перед анафемою против изменников Царю и Отечеству. В 1609 году мятежники вытащили его на Лобное место и, тряся его за ворот и бросая ему в лицо песок, требовали, чтобы он присоединился к ним для низложения Царя Василия Иоанновича с престола, ссылаясь на то, что этот Царь был избран только одной Москвою без участия других городов, и что из-за него льется кровь многая. Но Патриарх решительно ответил изменникам:
"Досель ни Новгород, ни Псков, ни Тверь, ни Астрахань, ни другие города Москве не указывали, а Москва им всем указывала; а что кровь льется - то не вина Царя".
Твердость первосвятителя способствовала тому, что крамольный замысел на сей раз не удался, а заговорщики убежали в Тушино. Тогда Патриарх и туда отправил свою грамоту:
"Обращаюсь к вам, бывшим Православным христианам всякого чина и возраста, а ныне не ведаем, как и назвать вас, ибо вы возненавидели Правду, отпали от Соборной и Апостольской Церкви, отступили от Бога и святым елеем помазанного Царя, вы забыли обеты Православной Церкви, в которой мы родились, крестились, воспитались, возрастали; преступили крестное целование и клятву стоять до смерти за Дом Пресвятые Богородицы и за Московское государство и пристали к ложно-мнимому царику вашему. Болит моя душа, ноет сердце, я плачу и с рыданиями вопию: помилуйте, братия и чада, свои души и своих родителей, отошедших и живых, посмотрите, как Отечество расхищается и разоряется чужими, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, сотворившего вас, не на своих ли братьев? Не свое ли Отечество разоряете? Заклинаю вас именем Господа Бога, отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца, а мы, по данной нам власти, примем вас кающихся и упросим Государя простить вас: он милостив..."
Увы, и этот трогательный отеческий призыв не имел успеха.
Что бы сказал святитель Божий, если бы он ныне встал из гроба своего к нынешним "бывшим христианам" - смутьянам всякого чина и возраста? Не повторил бы он свои грозные слова: "Не ведаем, как назвать вас, отступники от Бога и Апостольской Церкви, изменники Царю - Божию Помазаннику, приставшие не к Тушинскому вору, а к еще более постыдному ложно-мнимому царику - современному прогрессу, под которым укрывается заклятый враг христианства и всего человечества - масонство, руководимое теми, которые некогда сами на себя призвали небесное проклятие, когда взывали: "Кровь Его на нас и на чадах наших!"
Скоро в пределы России вторгся польский король Сигизмунд и осадил Смоленск. А 17 июля в Москве вспыхнул мятеж против Царя Василия Иоанновича. С Красной площади толпы двинулись к Серпуховским воротам, куда насильно привезли Патриарха Гермогена. Здесь раздался только один голос за Царя Василия, то был голос Гермогена, который продолжать стоять за него как за законного Государя, венчанного Церковью на Царство. Он говорил народу, что там нет спасения, где нет благословения Божия, что измена Царю есть страшное злодейство, за которое грозно накажет Бог. Увещевания старца-святителя были безуспешны, и Царь Василий Иоаннович в тот же день был низвержен и удален из Кремля в свой дом на Арбате... На другой день Патриарх еще раз вышел на площадь к народу и уговаривал возвратить Шуйского на Царство, но враги Царя Василия уже успели насильно постричь его в монахи. Несмотря на то, что Царь наотрез отказался от пострижения, громко кричал: "Не хочу!", князь Туренин произносил за него обеты, а Ляпунов с наглостью держал его за руки, чтобы он не отмахивался, когда на него надевали монашеские одежды.
Патриарх объявил незаконным это насильственное пострижение, молился за Василия Иоанновича в храмах как за законного Царя и не считал его иноком. Все это произвело сильное впечатление на москвичей.
Между тем поляки делали свое дело. Они повсюду рассылали свои прокламации, возбуждая ненависть против Царя Василия, указывая на то, будто в Царстве Московском все идет дурно в его правление и чрез него непрестанно льется кровь христианская. Поляки подкупили податливых на измену русских людей, которые были готовы поймать Царя Василия и отправить пленником к королю Сигизмунду. А многие из тех, кто стояли во главе переворота, буквально исполняя польский план, думали искренне, что служат Отечеству. Тем выше проницательность Патриарха Гермогена, провидевшего в этом деле смуты величайшую опасность для России. Он больше, чем кто-либо из героев этого страшного времени, сделал для спасения России...
Когда верховная власть перешла к боярской думе, когда бояре решили призвать на русский престол польского королевича Владислава, снова громко поднял свой голос против этого шага Святейший Патриарх Гермоген. Он не смутился тем, что не достигнет цели, и прямо заявил, что он против призыва иноземца-поляка, указывая, что необходимо избрать на престол Православного Царя из русских, причем первым указал на юного боярина Михаила Феодоровича Романова как на лицо, достойное Царского венца по его родству с уже угасшим родом Святого Владимира. Он напоминал о том, что пришлось испытать русскому народу от поляков при Гришке Отрепьеве.
- Теперь чего же ждете? - спрашивал он изменников, - Разве только конечного разорения Царству и Православной Вере?
Но польские приспешники осыпали Патриарха насмешками:
- Твое дело, святейший отче, смотреть за церковными делами, а в мирские дела тебе не следует вмешиваться.
Как это похоже на то, что и в наше смутное время говорят нам, пастырям Церкви, современные нам приспешники масонов и жидов: не ваше дело мешаться в политику! Как будто любовь к Отечеству - политика! Как будто охрана Православной Веры в России - политика! Святитель Гермоген не слушал изменников: он дал нам пример и завет, как относиться к таким толкам. Он отстаивал правду Божию по архиерейской совести, а не по толкованию тех, кто и Бога потерял и врагу продался...
Бояре не послушали Патриарха, но все же сделали ему уступку: по его настоянию они потребовали, чтобы Владислав прежде вступления на престол принял Православие, не сносился с папою, не допускал к нам ксендзов и казнил смертью тех, кто перейдет из Православия в латинство; женился бы на русской, не раздавал бы должностей полякам и, для обеспечения государства от внесения в него чего-либо нерусского, требовали, чтобы королевич ничего не предпринимал в верховном управлении без согласия боярской думы, а в законодательствах и налогах - без одобрения Земского Собора. Это было сделано не ради присвоения народу власти, а ради защиты русских начал жизни от подавления их иноземцами. Тогда русские люди, несмотря на смуту в их умах, еще помнили, что они - русские, старались оберегать народные заветы, основы русской жизни. Только на этих условиях и после тяжелой внутренней борьбы Патриарх дал свое согласие на приглашение Владислава. К Сигизмунду под Смоленск были отправлены послы (именно те лица, которые были особенно опасны для королевича Владислава): Ростовский Митрополит Филарет Никитич Романов и князь Василий Голицын, который вместе с сыном Филарета был претендентом на престол. Сами бояре предали в руки поляков низведенного с престола Царя Василия с его братом Димитрием. Король Сигизмунд стал требовать, чтобы вместо Владислава русские присягнули ему самому, и уже начал издавать указы от своего имени касательно русских государственных дел. Это значило, что он уже считает Россию провинцией Польши. Это грозило гибелью Православию и русской народности. Бояре стояли за польского королевича, в своей слепоте не подозревая опасности; Москва была в руках поляков; люди, верные Отечеству, были загнаны и забиты. Но благодарение Богу! Посох великого первосвятителя указал России путь спасения от смут и порабощения. Именно ему принадлежит первенство в этом святом деле. За ним пошло все русское духовенство. Патриарх, согласно древнему сказанию, говорил людям:
"Чады паствы моя, послушайте словес моих! Что еще мятетеся и вверяете души свои поганым полякам? Которое вам, словесным овцам, общение с злохищными волками? Весте сами, яко издавна Православная Вера наша христианская от иноплеменных стран ненавидима. Киями же нравы примирихомся с иноплеменниками сими?.."
Как эти слова подходят к нашему времени! И в наше время Вера Православная "всеми иноплеменниками ненавидима есть".
В ноябре 1610 года в патриаршие палаты явился вождь "полякующей партии" боярин Михайло Салтыков и начал речь о Сигизмунде "все на то приводя, чтобы крест целовати самому королю". Но напрасна была эта коварная попытка: непреклонный Патриарх властно прекратил эти хитрые речи Салтыкова. На другой день изменник явился к первосвятителю уже с боярами думы и стал прямо требовать разрешить народу целовать крест польскому королю, отдаваясь в его полную волю и чтобы первосвятитель Церкви отписал об этом к королю под осажденный Смоленск в грамотах.
"Стану писать королю грамоты, - мужественно сказал Патриарх, - и духовным властям велю руки приложить, если король даст сына на Московское государство, если королевич крестится в Православную Веру, а литовские люди выйдут из Москвы. А что положиться на всю королевскую волю, то видимое ли дело, что нам крест целовать самому королю, а не королевичу, и я таких грамот не благословляю вам писать и проклинаю того, кто писать их будет, а русским людям напишу, что если королевич на Московское государство не будет, в Православную Веру не крестится и литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за Православную Веру."
Эти слова привели в ярость изменника Салтыкова. С грязными ругательствами он наступал на Святейшего Патриарха и даже бросился на него с ножом. Гермоген, подняв руку с крестным знамением, сказал:
- Крестное знамение да будет против твоего окаянного ножа. Будь ты проклят в сем веке и в будущем!
Салтыков отступил, а Патриарх, обратившись к первому советнику боярской думы князю Мстиславскому, сказал:
- Ты больше всех честию, тебе следует больше других подвизаться за Веру Православную: если ты прельстишься, то Бог скоро прекратит жизнь твою, и род твой возьмет от земли живых и не останется никого из рода твоего в живых.
Такие потрясающие слова Патриарха привели в сильное волнение присутствующих: даже закоренелый изменник Салтыков поспешил испросить у Патриарха прощение, извиняя себя тем, что "безумен был и без памяти говорил".
Несмотря на то, что поляки своими патрулями сторожили Кремль и весь город, святитель разослал своих дворовых людей собирать народ в Успенский собор. С церковного амвона он объяснил им грозную опасность настоящего положения и запретил целовать крест польскому королю Сигизмунду, убеждая народ стоять за Веру Православную. Поляки не успели помешать этому собранию, но вскоре после него окружили Патриарха надзором и стражей, однако начало народной борьбы было уже положено. В следующем году жители Ярославля писали в своей грамоте по городам: "Если бы Патриарх Гермоген не учинил такого досточудного дела, то никто, из боязни польских и литовских людей, не смел бы молвить ни одного слова"...
Между тем наши послы под Смоленском на требования поляков отвечали отказом. Когда Салтыков от имени бояр прислал им грамоту с приказом, чтобы послы приказали смолянам сдать город Сигизмунду, Митрополит Филарет сказал:
"Когда мы стали без Государя, Патриарх у нас человек печальный, и без него в таком важном деле решать не подобает".
Что же касается требования, чтобы смоляне, изменив присяге, сдали город, то послы отвечали:
"Бог и русские люди никогда не простят нам этого, и земля нас не понесет".
В середине декабря самозванец был убит в Калуге, и Патриарх властною рукою стал поднимать Русский Народ на вооруженную борьбу. На Рождество он начал писать грамоты, которые были образцом всех последующих грамот Смутного времени. Эти грамоты поднимали мощные волны народного одушевления и самоотверженной готовности на великие жертвы для спасения Веры и Отечества. В грамотах Патриарх выставлял требование польского короля как измену клятвенным обязательствам самих поляков. Поэтому он разрешил Русский Народ от присяги, данной королевичу Владиславу. Это дало полное право русским людям гнать клятвопреступных поляков из России. Царя на Руси не было; боярская дума изменила; Патриарх являлся "начальным человеком Земли Русской", и поэтому он счел себя вправе призвать народ к оружию. В своих грамотах он кликнул клич по областям:
"Всем, не мешкая, по зимнему пути, собравься со всеми городы, идти вооруженными ополчениями к Москве на польских и литовских людей".
Святитель Божий не останавливался перед мыслью: дело ли Патриарха, служителя Церкви, говоря по-нынешнему, "мешаться в политику", призывать к оружию, он пошел по стопам великих предшественников, принимавших деятельное участие в делах народно-государственных и действовал по заветам Церкви, которая в лице Преподобного Сергия вооружила мечами и копьями своих схимонахов и послала их на битву, на Куликово поле...
В начале 1611 года гонцы Патриарха скакали по всем областям. Грамоты Патриарха породили целый ряд подобных грамот; призывные послания городов подклеивались к патриаршим грамотам и вместе с ними пересылались от города до города. В 1611 году они вызвали сбор двух ополчений, во главе которых потом стали Пожарский вместе с Мининым. Эти грамоты пробудили народный дух, воскресили надежду на спасение Отечества.
Из-под Смоленска пришла в Москву от наших послов грамота:
"Ради Бога, - писали послы, положите крепкий совет между собою, разошлите списки с нашей грамоты и в Новгород, и в Вологду, и в Нежин, и в другие города, чтобы всей землей сообща встать за Православную Веру, пока мы свободны, а не в рабстве и не разведены в плен".
Поляки не могли простить Патриарху такого дерзновения. Чтобы отнять у него возможность рассылать грамоты, "у него дьяки, подьячие и всякие дворовые люди пойманы, а двор его весь разграблен", с этого времени его стали держать "как птицу в заклепе". Но это насилие еще больше пробуждало в народе уважение и любовь к Патриарху, еще больше придавало силы его грамотам. Сами москвичи стали писать в другие города, полностью поддерживая Гермогена.
Чистые, не омраченные смутой и изменой души были всецело на стороне Патриарха. Заговорила совесть и у тех, которые измалодушествовались, проживая в стане самозванцев и дружа с поляками. Особенно поразительный и глубокий переворот произвели грамоты Гермогена в душе Прокопия Ляпунова: из этого человека, дотоле колебавшегося, они сделали верного и твердого исполнителя наставлений Гермогена! В каких только лагерях не перебывал этот человек! Сначала он был в стане Болотникова, оттуда явился с повинной к Царю Василию Иоанновичу; затем он перешел на сторону его врагов и, вопреки Патриарху, участвовал в крамоле против Шуйского. Потом передался королевичу и его партии, но сильные слова Патриарха сделали его наконец верным даже до смерти сыном Отечества! (Вот вам пример, люди русские! Хватит выбирать между коммунизмом и демократией, наивно полагая, что то и другое - суть вещи разные. Приглядитесь повнимательнее, и вы увидите, что прородитель у них один - князь тьмы! Вернитесь к Православию и тогда вместе, ведомые нашими пастырями, мы победим! - ред.)
Наконец, по призыву Патриарха, собралось войско из 25 городов России. Сидевшие в Москве поляки и их "русские" приспешники заволновались, а Салтыков в марте 1611 года опять отправился к Патриарху и угрожающим тоном сказал ему:
- Это ты по городам рассылал грамоты, ты приказывал всем идти на Москву! Отпиши им, чтобы не ходили.
Патриарх мужественно ответил:
- Если ты и все изменники и поляки выйдете из Москвы вон, я отпишу к своим, чтобы вернулись. Если же вы останетесь, то всех благословлю помереть за Православную Веру. Вижу ее поругание, вижу разорение Святых церквей, слышу в Кремле латинское пение и не могу терпеть!
Присутствовавший рядом поляк Гонсевский вмешался:
- Ты, Гермоген, главный заводчик всего возмущения. Тебе не пройдет это даром. Не думай, что тебя охранит твой сан!
Поляки окружили Патриарха стражей и стали заигрывать с русским населением Москвы, восхваляя разные свободы и сейм, ограничивающий власть Государя. Русские люди отвечали:
- Вам дорога ваша вольность, а нам - наша неволя. Но у вас-то не настоящая воля, а своеволие: сильный грабит слабого, может отнять у него имение и жизнь. Искать правосудия по вашим законам долго, а у нас самый знатный не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе Царь творит суд и расправу. Как Бог, карает он и милует.
А те, кто посмелее, добавляли:
- Россия не такая невеста, чтобы ей не найти жениха получше вашего Владислава.
... Гроза разразилась на Страстной неделе. Во всех концах Москвы вдруг зазвучал набат. Поляки принялись рубить собирающийся народ, но москвичи, вооружившись чем попало, стали защищаться, и поляки отступили в Кремль, но успели поджечь Москву со многих сторон. Пожар длился неделю. А на Святой вторник стали подходить главные силы русских ополчений. Ополченцы окружили Китай-город и Кремль. Изменники и поляки вновь приступили к Патриарху с требованием:
- Прикажи Ляпунову, чтобы ушли назад, иначе умрешь злою смертию.
- Боюсь Единого Живущего на небесах, - отвечал непреклонный первосвятитель. - Вы мне сулите злую смерть, а я надеюсь чрез нее получить венец небесный и давно желаю пострадать за правду.
Его объявили низвергнутым с патриаршества и передали его кафедру уже давно низложенному приверженцу Лжедмитрия Первого, греку Игнатию, а самого Гермогена бросили в подземелье Чудова монастыря, в окно которого спускали ему хлеб и воду.
"В храмине пусте, яко во гробе, затвориша", говорит летопись.
Прошло три месяца. Защитники Отечества, лишенные духовного вождя, ссорились между собой. Ляпунов был изменнически убит казаками. О Гермогене же никто ничего не слышал.
5 августа 1611 года в Кремль к Патриарху сумел пробраться русский человек Родион Моисеев, и он (Гермоген - ред.) воспользовался этим, чтобы послать в Нижний свою, уже предсмертную грамоту. Она гласила:
"Благословение архимандритам, и игуменам, и протопопам, и воеводам, и дьякам, и дворянам, и детям боярским, и всему миру от Патриарха Гермогена Московского и Всея Руси мир Вам и прощение и разрешение. Да писати бы вам из Нижнего в Казань к Митрополиту Ефрему, чтобы Митрополит писал в полки боярам учительную грамоту, да и казацкому войску, чтобы они стояли крепко в Вере, и боярам бы и атаманье говорили бесстрашно, чтобы они отнюдь на Царство проклятого Маринкиного сына не брали. Я не благословляю!"
Поразительно величие духа в святейшем Патриархе! Одинокий, беспомощный, заточенный в подземелье, под угрозой мученической смерти, он чувствует себя вождем народа и как бы великим Государем, считает себя вправе передавать свои государственные полномочия духовным лицам и воеводам, веля им говорить народу от его имени.
Это письмо нашло глубокий отклик в Нижнем Новгороде. Призыв Патриарха идти на спасение Родины поддержали его ученики и послушники: архимандрит Сергиевой Лавры преподобный Дионисий и ее келарь Авраамий Палицын, также повсюду рассылавшие свои грамоты с призывом ополчиться на спасение Отечества.
В Нижнем во главе народного ополчения стали земский староста Козьма Минин, князь Димитрий Михайлович Пожарский и местное духовенство.
Патриарх имел утешение узнать, что ополчения идут, от своих мучителей... Изменники все еще думали, что под влиянием заточения можно сломить мужество Гермогена. Они еще раз пытаются заставить его своим проклятием Минину и Пожарскому остановить ополчение. Летопись гласит:
"Он же, великий Государь-исповедник, рече им:
- Да будет над теми, кто идут на очищение Московского государства, милость от Господа Бога, а от нашего смирения благословение, а на окаянных изменников да излиется гнев от Бога, а от нашего смирения да будут прокляты они в сем веке и в будущем".
Это - последние слова, которые дошли до нас от несокрушимого духом первосвятителя. Они должны отзываться в сердцах русских людей и через триста лет отрадой благословения, а в сердцах изменников Родине - грозным проклятием.
Большинство современников говорят, что Патриарх скончался "по многом страдании и тесноте, уморили голодною смертию", а поляки утверждают, что он был удавлен... Он преставился к Богу 17 февраля 1612 года.
Русские люди, узнав о мученической кончине великого первосвятителя, вдохновились еще более к исполнению его завета, и 22 октября Москва была очищена от поляков, а 13 февраля следующего года на Царский престол был призван родоначальник Дома Романовых, на которого указывал еще святейший Гермоген.



От редакции:

Патриотам остается надеяться на то, что Русская Православная Церковь даст России еще одного Гермогена.
Вероятно, мы сейчас не заслуживаем Патриарха Гермогена... Мы - маловеры, мы подвержены влиянию сект и иудейских идеологий в десятках разновидностей. Мы живем дикой жизнью и жаждем одичать еще более, смотря американское видео и слушая электронные там-тамы цивилизованных западных дикарей. Мы охотнее слушаем вой обезьянки-Джексона, нежели хор Валаамского монастыря, мы, как маньяки, спешим к телевизору, если там началась "Санта-Барбара" или "Спартак-ЦСКА". И лишь единицы спешат в воскресенье в храм Божий. Ясно, что каковы мы, таков и президент, таков и Патриарх, такова и жизнь наша, почти уже собачья.
Но... Но всякий ли хотя бы сотый житель России знает, что живет греховной жизнью? Знает ли он, что, читая "Московский комсомолец" или иную масонскую газету, совершает грех? Нет! Это для нас - нормально. Никто не знает, что праздновать Новый Год во время поста - грех, многие не знают, что вообще надо пост соблюдать...
Можно сказать, что сами виноваты. Можно. И действительно, виноваты. Но мы-то овцы, мы должны идти за пастырем. А если пастырь не возмущается тому, что творится на телеэкране? Если равнодушно взирает на сектантов? Если на глазах у голодающих людей призывает голосовать за американского холуя на выборах, то пойдет ли голодающий в храм к этому пастырю, если он, к тому же, и раньше бывал там только на Пасху и на похоронах матери? Не пойдет. Будет дичать дальше, лишившись хоть какого-то влияния пастыря. А наиболее активные пойдут к Анпилову или в секту, где им скажут, что демократы - враги России, а анпиловцы или сектанты - друзья.
Представим себе состояние даже верующего воцерковленного гражданина, который видит, что Патриарх или Митрополит благословляет демократическую власть, ту самую, которая владеет самым страшным монстром - телевидением - главным орудием растления русских душ. Что делать этому прилежному прихожанину, который с одной стороны считает неприемлемым для себя осуждение священника, монаха, архиерея, но с другой стороны, видит, что этот архиерей благословляет сатанинскую власть? В душу вносится смятение, раздвоенность, для священников, поддерживающих антиправославные порядки, придумываются оправдания, дескать, сейчас по другому нельзя, запретят, отберут, задавят, не дадут гуманитарную помощь...
Я бы и сам никогда не рискнул делать какие-либо заявления на этот счет, но, люди добрые, пастыри наши Православные, Благочинные, Епископы, Митрополиты, и иные иерархи церковные! Как бы на происходящее в России смотрел Патриарх Гермоген? Или Архиепископ Никон? Или Сергий Радонежский? Да неужто благословляли бы басурманов?! Конечно, нет! Конечно, призывали бы народ на борьбу! Ну ладно, сейчас нельзя призывать к оружию, как в начале 17 века, дабы не допустить гражданской войны. Но призвать к неповиновению басурманам можно и нужно. Если и это страшно, кто мешает предать анафеме все демократические, коммунистические, неоязыческие и прочие сатанинские организации и их издания? Кто мешает предать анафеме всех тех, кто сейчас растлевает молодежь, кто дозволяет это делать? Чтобы весь народ знал: все оккупанты, все растлители, все предатели, все эти чубайсы и батурины с бакатиными всенародно предаются Церковью анафеме. Начиная с президента и кончая последним картавоязычным журналистом. И не в общем и целом, а по именам. И должны это сделать не рядовые, но честные священники, а Синод или Патриарх, дабы придать весомость анафеме. Кто мешает прямо и недвусмысленно сказать всем русским людям:
Православная Церковь анафемствует безбожную еретическую власть, всех предателей России, всех редакторов, спонсоров, журналистов, распространителей антихристианских газет и журналов, работников телевидения? Пусть каждый читающий демократические издания и смотрящий развратные телевизионные передачи, знает, что совершает грех.
Почему иерархи от имени Патриарха и Синода до сих пор не выступили с общенародным обращением о том, "что такое хорошо и что такое плохо", дабы люди хотя бы знали о том, что можно, а что нельзя. Понятное дело, мы люди слабые, и сопротивляться греху почти не в силах, но должны хотя бы знать о том, что грешим, совершая тот или иной поступок. Чтобы жилось нам не так беззаботно. Ведь если с экрана девушке говорят о том, что проституция - это нормальное явление, она в это верит и не считает грехом! Неужели священники никогда не сталкивались с такой "исповедью": "Батюшка, да я безгрешна, никого не убивала, никого не ограбила"? Да сплошь и рядом! Почему же громогласно не обратиться к людям?
Неужели наши иерархи, те, кто ведет народ к Вере, боятся безбожной власти? Кого, кроме Бога, может бояться Православный человек? Никого. Тогда в чем дело?
Да, с одной стороны, можно обвинять народ в безбожии и нежелании сопротивляться страстям. Но с другой стороны представим себе, что с Божией помощью и под руководством Церкви сатанинская власть сменилась на Русскую Православную. Телевидение, радио и газеты резко меняют свою сущность. Очень скоро изменится и народ, в глубине души которого сохранилась тяга к Православию и добродетелям.
Можно сказать, что каждый народ заслуживает своего правительства, но есть и обратная закономерность. Честное правительство, опирающееся на Божеские Законы, будет поднимать до своего уровня народ. А до какого уровня может "поднять" нравственный уровень народа дремучий Черномырдин, предатель Лебедь, жулики Чубайс и Березовский, пьяница Ельцин, развратники-телеведущие? Возможно ли вообще изменение народа к лучшему при бандитской власти? Ответ очевиден - нет. А если нет, значит власть надо менять, и в первую очередь не затем, чтобы богато жить, а затем, чтобы помочь людям быстрее найти Правду Божию.
Патриоты без церковной поддержки показали свою неспособность исправить положение в России. Мы очень надеемся на то, что кто-то из влиятельных церковных иерархов найдет в себе мужество возглавить народное сопротивление оккупантам и растлителям, стоящим у власти. И даже не нужно при этом сопротивлении нарушать закон. Есть множество законных методов свергнуть с властной пирамиды ненавистников России.

Д.Р.Савелов


Следующая статья     Содержание номера